Причем делал это так хорошо и так долго, что я забыл: это всего лишь спектакль. Свой обед Ченс всегда приносил из дома в коричневом бумажном пакете. В школе он не покупал даже молока.
– Не хочешь заглянуть ко мне? – спросил я.
– Чтобы твоя маманя ошивалась поблизости? Ну уж нет.
Это замечание можно было истолковать двояко. Мой отец получал обычную зарплату полицейского, но супруга ему досталась из обеспеченной семьи, и это было хорошо заметно. Шикарный дом. Классные шмотки. На Рождество мы всегда украшали дом и участок, причем делали это дорого и стильно – с иллюминацией и всем прочим. А Ченс тем временем прочесывал окрестные леса в поисках елки, которая, по крайней мере, была бы зеленой и более-менее правильной формы. Обычно как раз я и помогал ему оттащить ее домой и поставить.
– Не хочешь тогда заняться чем-нибудь еще? Может, в пинбол сразимся? На бензоколонке «Галф» на Иннес поставили новый аппарат.
– Не. Просто отвези меня домой.
Нынешнее настроение Ченса было вполне понятным – такие уж это были дни. Разговор о бедности неизбежно потащил за собой и все остальное, что было для нас столь же реальным, – в том числе выпуск из школы, будущее, Вьетнам… До выпускных экзаменов оставалось всего лишь двенадцать дней, и призыв уже ждал нас обоих с распростертыми объятиями. Словно чтобы усилить эту мысль, миль через пять мы миновали здоровенный придорожный щит с крупной надписью:
ТЫ УЖЕ ВСТАЛ НА ДОПРИЗЫВНОЙ УЧЕТ?
ЭТО ЗАКОН!
Им требовались наши имена, адреса, гарантированная возможность восполнить ряды… И не один мой брат делал это реальностью. У нас обоих были друзья и знакомые, которые отправились во Вьетнам и погибли там.
– Ну и каково было подписывать все эти бумажки?
Я задал этот вопрос, просто чтобы возобновить разговор, но Ченс отвел глаза.
– Я этого еще не сделал.
Я открыл было рот и тут же закрыл его. Как только человеку мужского пола исполняется восемнадцать, закон дает ему ровно тридцать дней, чтобы встать на учет. У меня все еще оставалось время в запасе, но день рождения у Ченса – на три месяца раньше моего.
– Ты серьезно? – поразился я.
– Это мудацкий закон.
– Но все-таки закон.
– Это мудацкая война.
Мне пришло в голову, что Вьетнам мы не упоминали в разговорах вот уже несколько месяцев, и только теперь я осознал, что как раз Ченс и избегал поднимать эту тему. Если б я поднял ее сам, он отделался бы смешками. Если б я продолжал давить, то уклонился бы каким-то другим способом. Я слишком уж погряз в своих собственных заморочках, что даже и не подумал об этом как следует. Но сейчас мой лучший друг всего в двух коротких фразах открыл то, что держал в себе три долгих месяца.
«Мудацкий закон…»
«Мудацкая война…»
Я хотел было поднажать, но по одному его виду понял, что он не желает обсуждать этот вопрос. Молчание продолжалось до тех пор, пока я не остановился у его дома – облупленного куба с синим синтетическим полотнищем