Тем самым науку представляют каким-то монолитным блоком, забывая, что она крайне изменчива и полна внутренних противоречий. Это заложено в ее природе. В ней содержится множество гипотез, которые пока что не были ни утверждены, ни опровергнуты. Научный подход, логическое обоснование, эмпирические методы и так далее – все это, безусловно, достойно похвалы, но в реальности провести черту между верой и знанием гораздо сложнее.
Кроме того, повседневная жизнь строго по научным методам практически невозможна. Человек – это гораздо больше, чем физика, биология, математика и логика. Поэтому не следует автоматически исключать возможность того, что истинные знания приходят к нам самыми разнообразными способами: посредством опыта, интуиции, здравомыслия людей, посредством живых примеров и многого другого. Многое из этого невозможно подтвердить научным путем, и уже сам этот факт указывает нам на важное свойство действительности: она гораздо сложнее, чем то, что видно под микроскопом. Нет сомнений в том, что вера в науку является как раз верой, которую тоже не всегда можно доказать.
Дискуссии с атеистами часто заходят в тупик, так как «доказательства» и «опровержения» могут быть найдены обеими сторонами. То, что является аргументом для одних, для других абсолютно ничего не значит, и все доказательства кажутся уже давно избитыми. Создается такое ощущение, что это игра, у которой есть свои правила, предметы обсуждения и постоянно повторяемые аргументы.
Возможно ли здесь какое-то конструктивное продолжение? Думаю, да. Апологетику нередко рассматривают как подкатегорию религиозной риторики, а, между тем, ее задача заключается именно в том, чтобы устранить риторические перегибы с обеих сторон. Сохранять объективность, смирение и постоянно находиться в поисках истины – задача весьма сложная как для атеиста, так и для верующего. Ради доказательства собственной правды обе стороны могут позволить себе небольшие вольности. Проблема в том, что тему дискуссии задавали чаще всего атеисты, причем в обвиняющем тоне. Например, так и происходило во времена Ингемара Хедениуса[6], когда богословы кланялись при появлении его величественной фигуры на Каролинском холме возле университетской библиотеки. Как-то раз, находясь в этой библиотеке, я заглянул в зал, где находился его рабочий стол, за которым он продолжал трудиться еще много лет после выхода на пенсию. У меня закружилась голова от изобилия богословской литературы на столе этого пожилого атеиста. Кажется, он так и не мог перестать думать о Боге – или, по крайней мере, перестать бороться с непоследовательным и опасным, по его мнению, понятием божества.
Сегодня едва ли найдутся люди, которые читают его книгу «Учение ада». Я читал, но меня она не убедила. Его взгляд на Иисуса, которого он представлял либо коварным, либо невротиком, совсем не соответствовал моему. Почему? На это есть несколько причин. Основная, которой я и закончу эту главу, – это «традиция опыта», как выразился Петер Тален.