больше никогда… Никогда… Клянусь небом и землёй, я молодой, мне только двадцать лет… я не думать… теперь я всё понимать!
Он всё тряс своей окровавленной культей и продолжал голосить. Капитан, несколько секунд колебался, но в итоге был побеждён его жалким видом и сделал знак снять петлю с шеи осуждённого. Тот упал на колени и принялся целовать его сапоги, причитая:
– Наджиб стать твой раб навсегда, о мой господин!
Генри поморщился и сделал знак рукой.
Снова заработали лебёдки, и рея закачалась над морем, а под ней – тела казнённых пиратов. Вдруг верёвка, на которой висел Фокс, оборвалась, и он полетел в море. Несколько секунд он бился на поверхности со связанными руками, что-то пытался прокричать, потом исчез и больше не появлялся.
Поздно вечером Мэйнуэринг сидел в своей каюте, кусая губы и устремив хмурый взгляд на фитиль масляной лампы. Всё получилось не так, как он хотел. Он помиловал одного из преступников, причём именно того, который пытался зарезать со спины его самого. Негодяй был так жалок и бледен, что капитан пожалел его вопреки здравому смыслу. Наконец Генри вытащил из-за пазухи серебряный мальтийский крест на кожаном шнурке, долго смотрел на него, а потом сжал реликвию в кулаке и прошептал:
– Пусть рассудит Бог!
Глава 3. Тадефи
После продажи добычи и дележа выручки Генри отпустил экипажи на отдых, а сам вплотную занялся строительством дома. Проект, который предложил португалец, ему понравился: двухэтажный замок на высоком цоколе с традиционным внутренним двориком. Второй этаж и с внешней стороны, и со стороны дворика был обведён галереями с высокими стрельчатыми проёмами, что должно было обеспечить жилым комнатам защиту от дневной жары, ночного холода и песчаных бурь. Крышу архитектор предложил сделать плоской, обрамлённой красивыми зубцами. Теперь Мэйнуэринг стал настолько богат, что сразу закупил в нужном объёме дорогой серый камень, оплатил найм мастеров, и работа закипела.
Одновременно Генри начал учить арабский язык. Заняться этим ему посоветовал его Аль-Аячи, и он же стал его учителем. Скоро они могли, смешивая арабский и испанский, обсуждать достаточно сложные темы. Генри рассказал другу о драме, произошедшей во время последнего рейса.
– Многим трудно устоять, видя красивую женщину в своей полной власти, – задумчиво произнёс марокканец. – Конечно, я поступил бы так же, как ты, друг, но честно признаюсь, что я не смог бы вот так, сразу справиться со своим естеством.
– Ты тоже честолюбив, Мухаммед, и ты меня поймёшь. Я хочу стать знаменитым и вовсе не желаю, чтобы на моей репутации осталась грязь от поступков, к которым я непричастен.
– Это сложная история, – задумчиво продолжал Аль-Аячи. – Я-то полностью тебя поддерживаю, потому что у меня есть Аише, возлюбленная роза моего сердца, и только благодаря ей я познал счастье в этой жизни. Ради неё я поступил бы так же, как и ты. Думается мне, и у тебя есть такая любовь?
– Была. – вздохнул Генри. – Отец выдал её замуж за другого. И признаюсь