тем с женщиной стало твориться что-то совсем уж неладное. Она подолгу пропадала в лесу, даже по ночам, но при этом всегда возвращалась невредимой, словно хищники и нечисть обходили её стороной, отчего по Топкам поползли зловещие слухи. Усохла телом, выкрасила всю одежду в чёрный цвет и полностью отдалилась от остальной деревни, перестав пускать на порог даже родичей. Впрочем любопытствующих соседей было так просто не отвадить, особенно после того, как они пронюхали, что в избе то и дело всю ночь напролёт горела лучина и доносилась заумь 1 и вторившее ей то ли пение, то ли вой… вроде как даже многоголосый. Однако, когда в деревню, невзирая на аранея, зачастила нечисть, любопытство сменилось неприязнью: селяне ни на минуту не усомнились, что это было связано с чуднóй соседкой и её камланиями. Возмущённые топовчане поначалу пытались вразумить саму юродивую, но та лишь стояла на пороге, внимая ругани, но при этом словно бы не слыша её, вперив в очередного смельчака бесстрастный немигающий взгляд впалых глаз, пока ругающемуся не становилось не по себе и тот не убирался прочь подобру-поздорову. Тогда селяне переключились на родичей несчастной, грозясь подпалить не только её избу, но и дома её родителей и свёкров, если не урезонят спятившую доченьку. Те попытались – и избы свои дороги, и дочь-невестку жалко. Но ни своих, ни привенчаных родичей она не пустила даже на порог. Смотрела волком да молчала в ответ на все увещевания, а когда попытались забрать хотя бы маленькую приёмную дочурку, развизжалась не хуже банши. Родичам только и оставалось, что отступить не солоно хлебавши. Если до сих пор собственная родня в худшее верить не хотела, то тут даже её родители засомневались – а что если нежить уже прибрала её к рукам? Упыри же они разные бывают. Какие вроде соседей из Гиблых Топок – за версту учуешь, а какие выглядят вроде совсем как человек: в гости придут, за стол со всеми сядут… а потом глядь – а «дорогой гость» соседом закусывает!
Пока они раздумывали, что же им делать дальше и как проверить свои подозрения, случилось непоправимое. В ночь зимнего солнцеворота – самую длинную ночь года, когда нечисть особенно сильна – в избе безумицы затеялось что-то страшное. Вновь зазвучала заумь, поначалу тихо, практически не слышно, но постепенно усилившаяся до завываний, разносящихся по всей округе. Соседи забеспокоились, кое-кто даже начал выглядывать в окна, силясь рассмотреть хоть что-то в ночной мгле, но выходить никто не спешил. Когда же завывания достигли пика и практически перешли в визг, по деревне вдруг пронёсся смерч, разметавший изгороди и погасивший лучины в избах. А вслед за ним, прежде чем кто-либо успел опомниться, раздался низкий утробный рык, словно отвечавший на камлания безумной бабы. После первоначального оцепенения одни топовчане в ужасе забились по углам в своих избах, молясь богам, чтобы чудовище, пришедшее в деревню, прошло мимо их домов, другие же выбежали на улицу, вооружаясь кольями да вилами, рассудив, что лучше встретить чудище