в ней, там до недавних пор лежал мёртвый младенец. Его внимание привлекли письмена, начертанные по внутренней стороне люльки, он подошёл поближе, присмотрелся и почувствовал, как его накрывает липкая удушливая волна ужаса. Он наконец окончательно понял, что здесь произошло. Везнич поспешно вылез обратно наружу и в мрачной задумчивости остановился чуть поодаль от сгоревшего дома. В ярком дневном свете, сменившем полумрак подпола, животный ужас чуть отступил, но он как никто понимал, что после произошедшего, простое сожжение избы могло и не помочь.
В этот день он снова запер избу за охранным кругом, больше уже не будучи уверенным, что жалкие потуги смертного, пусть даже служителя богов, окажутся достаточными. Разослав мужиков по домам, он долго и обстоятельно беседовал с обеими семьями, выясняя самые мельчайшие и незначительные на первый взгляд подробности. По их словам выходило, что поначалу женщина действительно просто слегка тронулась рассудком от горя. После родов её и так постоянно мучили какие-то страхи, она излишне – по деревенским меркам – тряслась над дочерью, и всё равно не уберегла. С потерей мать смириться не смогла, винила во всём произошедшем всех родственников поочерёдно за то, что слишком долго не воспринимали болезнь ребенка всерьёз, ссылаясь на её излишнюю мнительность. Именно горе и сподвигло её подложить убитую кошку вместо запелёнутого тельца младенца. Когда ей принесли Найду, она немного оправилась и, видимо, на время перестала возиться со своим мёртвым младенцем, переключившись на приёмного. Расстаться с ним, впрочем, не пожелала и, вместо того, чтобы совершить полагающиеся обряды и закрыть мёртвым дорогу в мир живых, попросту закопала его в углу подпола, оставив дверь в потусторонний мир широко открытой. И в эту дверь не замедлили зайти. А для зашедшего несчастная мать, по-прежнему мучившаяся чувством вины, стала лёгкой добычей.
По рунам, начертанным на детской люльке, Везнич понял, какой именно обряд был проведён в ночь зимнего солнцеворота: безумица пыталась вернуть себе свою собственную дочь, заплатив за это жизнью приемыша. Помочь ей в этом могли немногие: сама богиня Смерти – Баас, но к ней в здешних местах предпочитали не обращаться, опасаясь, что если однажды привлечь её внимание, то смерть будет следовать за просящим по пятам. Помимо этого можно было обратиться к Хозяину Преисподней. Люди несведущие в колдовских делах ошибочно считали это более безопасным, ведь тот был заперт в своих владениях и не мог просто так появиться в мире живых. Однако и богиня Смерти, и повелитель тьмы требовали за свою помощь плату и, как правило, непомерно высокую. Обращение к Баас было делом нехитрым, но богиня редко кого считала достойным её внимания. А вот достучаться до Хозяина преисподней было куда сложней и требовало определённых знаний. И получить подобные знания без посторонней помощи простая деревенская баба не могла. Именно поэтому волхв и заподозрил здесь влияние тёмной сущности более продвинутой, чем дух младенца. Скорее