в котором я тут же опознал пуговицу от своего пальто. – Всё, что мог, со своих мест посдвигал. Я ведь имею полное право на тебя заяву накатать, смекаешь? Накатаю и Саньку вон отдам. Что твой друган на такие новости скажет, а? Думал, что я ничего не пойму, что я совсем дебил? Ещё и половину города мне названивать заставил. Ты последние берега попутал, Андрюша. Хотя ты попутал их уже давно…
– Я просто беспокоился за тебя, Антон, – оборвал я его. – Да, возможно, я перегнул палку, идея со слежкой была откровенно глупой, признаю, но я не мог оставить тебя в таком состоянии, мне нужно было убедиться…
– Что? Что я всё ещё вмазываюсь? – сквозь зубы процедил Рудзинский. – И как, нашёл что-нибудь на хате-то моей? Нет? Так вот, я официально заявляю: всё, цирк уехал, команданте, я слез, сам слез, без твоей, сука, драгоценной помощи, ясно? Ты вообще мне только мешал! И у меня всё хорошо, всё просто отлично, лучше не бывает. Никогда себя лучше не чувствовал! И нет, не обольщайся, я приехал не к тебе, а к девчонкам. Они-то не виноваты, что их батя – охуевший сукин сын!
Он смотрел на меня своими голубыми глазами, такими ясными, наполненные праведным гневом и со зрачками вполне адекватного размера. Смешно сказать, но было непривычно видеть их такими. Кажется, не притворяется. Мне очень хотелось верить ему, но я вспоминал тот пакетик с порошком, который нашёл у Рудзинского в ящике письменного стола чуть больше недели назад, и эта картинка сильно мешала моей вере. Вот только… неужели он не заметил пропажи? Либо не заметил, либо…
– Слез, значит. Что ж, очень хорошо. А девчонки ушли. Почему ты всё ещё здесь? – сощурился я. – Почему просто не ушёл вслед за Сашкой?
Он помолчал пару секунд, а потом вытащил из кармана куртки сигареты и сунул одну из них себе в рот, но я тут же выхватил её и сжал в кулаке.
– Здесь не курят, ты забыл?
Его лицо вдруг перекосилось, и он, рванувшись вперёд, ухватил меня за грудки.
– Слушай ты, хромоногая тварь, просто скажи, где Карина! Куда ты её, сука, спрятал?! Больше мне на хуй от тебя ничего не надо, слышишь? Ты слышишь меня?! Вообще ничего и никогда!
– Вам пока нельзя видеться, – отрезал я и перевёл взгляд на лестницу. – Успокойся. Аня здесь.
– Да мне плевать, хоть вся её детсадовская группа! Что значит «нельзя видеться»?! Кто это решил? Ты решил, вершитель судеб, ты? Ты её хоть спросил, чего она хочет?! Про себя я уж молчу, блядь!
– Уймись! – прошипел я. – Аня всё видит.
– Как удобно-то, а, – ухмыльнулся Антон. Бросив взгляд за спину, туда, где на верхней ступеньке стояла моя перепуганная дочка, он с заметным усилием расцепил пальцы, смахнул несуществующие пылинки с моего плеча и поправил ворот моей рубашки. – Веришь, нет, – прошипел он, значительно сбавив тон, – но я до сих пор тебя не убил на хер только потому, что мне твоих детей жаль. Аж самому тошно от своей мягкотелости.
– В январе тебя остановило только то, что я запер тебя в ванной и ушёл до того, как ты выломал дверь. Заметил, что ты новую поставил, молодец, – выдал я и тут же пожалел об этом – глаза Антона немедленно налились кровью. – Аня,