глаза, сжимая губы. Учитель обернулся к ней.
– Как правильно говорить? – напомнил он. Та опустила голову.
– Ваше благоразумие, – тихо поправилась она, уводя игрушку за спину. Советник посмотрел на неё.
– Вы собирались что-то сказать? – уточнил он.
– Нет, – шепнула она, – просто. Просто так.
Он кивнул учителю. Тот увёл её.
– Леди не стоит говорить просто так. Человеку в принципе, не стоит говорить слишком много.
Тогда она просто немножко застеснялась, что папе неинтересно посмотреть на игрушку. Не очень хорошую, кривую, лохматую от ниток, но все-таки настоящую, сшитую, где-то даже, как ей показалось, забавную. Она бы даже с удовольствием подарила ее. Но папе почему-то не понравилось. Учитель объяснил, что это правильно, ведь взрослым не важны игрушки. А потом, вечером, спросил:
– Король пожелал узнать откуда вы набрались таких слов?
– Что Вы имеете ввиду?
– Кто вам рассказал про слово папа. Мы не преподавали Вам ничего подобного.
Это был сын одной из служанок. Она услышала раньше у него, подумала, что так можно, но ей забыли сказать.
Мальчика казнили. Это почему-то считалось правильным.
Осторожно оглядываясь, на носочках пробегает она к новому ряду ступеней и, вскочив на перила, скользит ниже. Вообще-то, правильно, конечно, идти пешком, но сейчас её никто не видит, даже Бог Струн, если верить писаниям, а неверие приравнивалось к вещам незаконным, спит. Спускается прямо в подвалы, которые обычно старалась избегать – слишком страшные звуки доносились оттуда.
Сейчас ей надо на кухню, в коморку за одним из буфетов, где лежат фартуки, колпаки, маски. Там её ждут.
Она невольно, но слабо и сжато, будто кто-то все-таки может это увидеть, улыбается. «Ждут» – хорошее слово. Приятное. И служанка эта очень хорошая. Не боится ее, не ругает, не гонит и не отворачивается сама. Той будто все равно, есть у принцессы чудище внутри или нет. Та всегда рада видеть ее, а когда получается, готова и угостить чем-то вкусным, будь то горячий и прямо-таки мокрый от масла хлеб с солью или сушенные ломти овощей при мысли о которых собираются слюнки. Та всегда разрешала и смеяться, и плакать, и сидеть на полу, и бегать, и болтать ерунду, и даже играть с привезенными для ужина зверушками. Забавные, лупоглазые и большеротые существа с любопытством нюхали ладони, кувыркались по столу, шлепаясь на пол, чем еще больше веселили. Жаль только, что жить у них выходило не дольше пары часов до ужина. И все же то было ее любимое место. Там всегда, в отличии от башни, было тепло и светло. Жаль только, что тревожно. Ничего еще, когда наказывали бы одну ее, но другим всегда везло на казнь, если не хуже.
Нельзя ей туда ходить. Никуда нельзя. Она опасная. Для всех, для королевства, для родителей, да и для себя. Маленькое чудище, не пойми, зачем рожденное и кому нужное. Чудище маленькое, а проблема большая.
Вот и последний поворот. Улыбка становиться смелее. Хочется даже подпрыгнуть от радости предвкушения. Но кое-что заставляет приостановиться.
Дверь