Если уж тот сошёлся с Косторезовой женой, то на других баб не взглянет, – у Рдяницы с этим строго. Быстро разум вправит, даром что замужняя. Супруг у неё в кулаке, не пикнет, это всякому известно.
Головня подступил к женскому жилищу, сдёрнул колпак и потянул на себя дверное кольцо.
– Здорово повечерять, девоньки! Можно к вам?
Прищурился, разглядывая обстановку. Боком к нему сидел тщедушный Лучина, с сосредоточенным видом теревший ладонями плечи. Поближе ко входу полукругом расселись девки: Искра, Огнеглазка и Горивласа. Дочка Сияна держала маленькую жёлтую костяшку с двумя глубокими царапинами поверху. В двух плошках по сторонам от неё горели слабые огоньки – пляшущие тени скользили по склонённым жердям, по пустому мешку от кумыса, висевшему за очагом, по тюкам с барахлом, по ровдужному пологу. Огнеглазка сидела, скрестив на груди полные руки и наморщив лоб. Горивласа ожесточённо жевала прядь волос.
Увидев Головню, Искра поднесла к губам указательный палец, а Огнеглазка спросила, подбоченившись:
– А подарок принёс ли какой?
– А меня уже недостаточно что ль? – ухмыльнулся Головня, просачиваясь внутрь. – Гляжу, у вас тут недобор…
– Будто и не знаешь, какие нынче подарки нужны: оленьи рёбра, говяжий язык, кобылье молоко, медвежий жир… А то всё рыба да заболонь с мочёным мхом. – Внучка Отца Огневика потёрла нос.
Головня не обратил на неё внимания.
– Варенихи нету, что ли? – спросил он.
– К Пылану ушла. Жароокая занедужила, вот и ушла. Не слыхал разве?
– Я ж за дровами ездил. А что, сильно занедужила? – загонщик присел возле Искры, подтянул колено к подбородку.
– А как все недужат? Без мяса тело слабнет, а уж болезни тут как тут.
Огнеглазка говорила медленно, с растяжкой, как сквозь сон. Головня и сам был точно в тумане, постоянно одолеваемый дремотой. Мяса, настоящего оленьего или говяжьего мяса, он не видел с того самого дня, когда у загонщиков кончилась кровяница. Подумать только – кровяница! Это же требуха, пища для собак и зверолюдей. В другое время она и за еду-то не считалась.
– Гадаете, что ль? – спросил Головня.
– Гадаем, – хмуро ответила Огнеглазка.
– На что гадаете-то?
– На еду, на что ж ещё?
Головня сказал, подумав:
– Я вам другое гадание предложу – на еретиков.
Не просто так сказал – с намёком на Искромёта.
– Это зачем ещё? – спросила Огнеглазка подозрительно.
– Что, струхнули?
– Ха! – выдохнул Лучина. – Я не струхнул.
– Отец Огневик за такое шкуру спустит, – тихо промолвила Искра.
Головня и ухом не повёл.
– Лучина вон за оракула – продолжал он. – Мы – вопрошающие. Искра будет костяшку бросать. Что, готовы?
И все недоверчиво уставились на него, поражённые. Горивласа что-то зашептала Искре, косясь на Головню, Лучина глупо улыбался, будто не понял сказанного. А у стены, полускрытое в сумраке, выглядывало изваяние Огня – тёмно-багровое,