погубишь нас всех. Пока не поздно – обрати свой взор к богам, очистись от черноты, что поселилась в тебе, спаси себя молитвами, очистись ритуалами и надейся, что еще не слишком поздно. Гнев богов страшен, я не хочу, чтобы ты испытала его на себе. Если я недостаточно хорошая мать, чтобы уберечь Сану, я хочу постараться, чтобы помочь хотя бы тебе.
Астрид молчала, ее сердце колотилось так, что казалось, это слышно в тишине, кровь пульсировала в висках, отдавая барабанной дробью.
– Мы боимся за тебя, – добавил отец, его голос снова стал мягким. – Но мы боимся и за себя тоже.
Астрид отвернулась, чувствуя, как её гнев сменяется тяжелым грузом на душе. Она не могла винить их за страх. Деревня была их домом, их миром. Для нее же этот мир становился заточением покуда в нем не было сестры.
– Я пойду к себе, – тихо сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Она прошла в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Ее грудь тяжело вздымалась, но слезы так и не потекли, не сорвались с дрожащих ресниц. Она опустилась на кровать, уставившись в стену.
«Они боятся. Они всегда боялись», – подумала она.
Ее взгляд упал на окно. На нем были развешаны пучки сушёного зверобоя и полыни, которые, как говорила мать Астрид, отпугивали злых духов. За ним лес выглядел тихим и загадочным, словно ждал ее. Она сжала кулаки. Астрид не чувствовала злости на родителей, она прекрасно видела, как печаль размазала их, обездвижила. Отец превратился в блеклую тень себя прежнего: раньше он часто заливисто смеялся, а его шутки могли поднять настроение даже в самый хмурый день, а мама журила его, но сама втайне сдерживала смех. Они были лучиком света и надежды, однако в один день Сана будто забрала с собой их души, оставив размякшие оболочки, походившие на отражение в заболотившемся пруду. Мама все чаще молилась, но еще чаще молча плакала перед окном, будто ждала возвращения дочери, будто Сана могла вот так просто появиться на главной дороге и зайти в дом, принеся с собой гостинец от добродушных соседей, с которыми она неизменно умела развязывать беседы и налаживать обмен. Удивительно, что раньше ее любил каждый житель деревни за ее простоту, отзывчивость и неисчерпаемую энергию, однако сейчас с ее пропажей каждый постарался стереть светлую память о ней, притвориться, что никогда не знал ту маленькую искреннюю девчонку из дома на окраине.
«Я не позволю их страху и гор. остановить меня. Ради Саны я не отступлю.»
***Капище было погружено в полумрак. Единственный свет исходил от пламени костра, трепетавшего в центре круга. Его огонь был неестественно высоким, языки пламени плясали в воздухе, будто хотел лизнуть тучи, он отбрасывал на деревья и камни зловещие тени.
Хальдор стоял перед жертвенным камнем. Его фигура, окутанная тёмной мантией, была неподвижной, словно изваяние. В руке он держал нож с узким лезвием, который блестел в огне. На камне лежала туша кролика – крошечная, хрупкая. Кровь, капая с его края, медленно стекала по камню, впитываясь в землю.
– Они наблюдают, – тихо произнес Хальдор, его голос был низким, словно