времен не может быть несколько или множество именно по той причине, что оно есть счет, число движений. Казалось бы, если существует одно, другое, множество движений, значит, и времен много, спрашивает мыслитель? Нет, конечно, «всякое равное и совместно [идущее] время тождественно и одно; по виду же одинаковы времена и не совместно [идущие]. Ведь если, [например], это собаки, а это лошади, причем и тех и других семь, то число их одно и то же, точно так же и для движений, заканчивающихся вместе, время одно и то же, хотя одно движение может быть быстрее, другое – медленнее, одно – перемещение, другое – качественное изменение. Однако время одно и то же и для качественного изменения, и для перемещения, если только число одинаково и происходят они совместно»[29].
Происходит путаница, говорит Аристотель, вследствие невольного выделения нами одного вида движений, связи его с временем. Во всем круге человеческого опыта множество видов движения: рост, изменение или возникновение – неравномерны и не идут по кругу, а вот круговращение неба единственно равномерно, как и течение времени. Поэтому-то обороты небесной сферы мы и отождествляем ошибочно с равномерно идущим временем.
Далее, время обладает свойствами непрерывности и делимости. Оно есть число появляющихся и исчезающих «теперь», и, следовательно, оно как-то на них делится; само же «теперь» делимо по отношению к «еще» и «уже», но неделимо по отношению к самому себе. Каждая граница не становится толще, не наращивается, а пропадает, поэтому время не складывается. Как сейчас говорят, не обладает свойством аддитивности. Оно проходит, а не накапливается до бесконечности. Это удивительно тонкое наблюдение Аристотеля мало понималось в последующем изложении тех, кто занимался временем вплотную. Настоящее время не состоит из точек, которые могли бы накапливаться, а каждая точка есть только край прошедшего, непрерывно исчезающая, как бы тающая и не могущая растаять, возникающая граница. Мы не будем приводить тут логических доводов, которые приводит Аристотель, достаточно сказать о выводе: «теперь» – неделимо. В нем самом не движется время, ничего не движется и ничто не покоится. Время делимо, но состоит из нечленимых «теперь», ограниченных возобновляющихся и исчезающих кусочков, которые мы воспринимаем. Из точек времени не образуется никакая длина.
Нам по нашему сегодняшнему школьному воспитанию чрезвычайно трудно понять Аристотеля, каким это образом время непрерывно и делимо, но слагается из неделимых «теперь», потому что мы причисляем время к универсальному свойству окружающего мира. Аристотель этого не делает, твердо заявляя, что время не принадлежит к движению окружающего мира. Движение не является его причиной, иначе говоря.
Пусть и не определяя его принадлежность, только подозревая, что оно имеет какое-то отношение к нашей душе, он не отождествляет его с движением всего и вся, как это делаем мы по своему научному материалистическому воспитанию. Поэтому для него время одно. Движения тел, которые мы наблюдаем, могут быть