голосе была музыка. Простая. Тёплая. Без пафоса. Он больше ничего не сказал. Они вышли почти одновременно. У дверей она повернулась и добавила:
– Я всегда берусь за перевод с жёлтым кантом.
И ушла. Он ещё долго стоял на месте, как будто всё в нём пыталось перевести её фразу на язык поступков.
Он не искал её. Но город – особенно такой, как Лондон – умеет сводить тех, кто должен пересечься. Через неделю после первой встречи он увидел её снова – на вокзале, в книжном киоске. Она листала газету и держала ту самую книгу с жёлтым кантом в другой руке. Он подошёл без слов. Она – обернулась, улыбнулась, как будто между ними уже было что- то, хоть и не сказанное.
– Вам попадаются хорошие места, – сказал он.
– Я их вижу, – ответила она.
– Вы читаете взглядом.
– А вы – молчанием.
Так они и стояли. Среди шагов, голосов и запаха кофе с улицы. Он предложил ей чёрный чай. Без лишнего. Без приглашения. Просто – подал стакан. Она приняла. Так начиналась их история – не с признания, а с привычки быть рядом.
Они начали встречаться не как влюблённые, а как те, кому хорошо в одном воздухе. Он провожал её домой, не заходя. Она читала ему отрывки из книг, не спрашивая, слушает ли он. Он слушал. Очень. Она работала в частной библиотеке, разбирала каталоги, писала карандашом пометки на полях. Она любила чай с кардамоном, тихую музыку и свет от лампы, который не слепит, а приглушает мир. Он молчал о своей жизни. Она не спрашивала. Однажды она сказала:
– Ты живёшь как будто по правилам, которые не выбирал.
– Я живу так, как могу, – ответил он.
– А хочешь, как?
Он не знал, что ответить. Но в тот вечер он не поехал на встречу с Арчибальдом. Просто остался под её окнами. Не звоня. Не глядя вверх. Просто был рядом. Проверяя, умеет ли он – быть.
Он не пришёл. Впервые за всё время – не появился на встрече. Не написал. Не передал ничего через людей. Просто – исчез на один вечер. Тот, в который обычно появлялся вовремя, как бой часов. Но на следующий вечер его вызвали. Без предупреждения. Дом был всё тот же – с облупленной лепниной и запахом выветрившейся власти. Но в этот раз внутри было тише. Так тихо, что даже пламя в камине звучало как чьи- то шаги. Генри вошёл. За столом – Арчибальд, в чёрной рубашке, с запонками в виде львов. Он не поднялся. Просто сидел, откинувшись в кресле, с бокалом в руке.
– Ты был нужен, – сказал он, не глядя.
– Я знаю.
– Ты подвёл.
– Один вечер.
– Один вечер – это гниль, Генри.
Он сделал глоток. Поставил бокал. Подошёл.
– Ты знаешь, что ты для них?
– Кто – «они»?
Арчибальд усмехнулся.
– Люди. Вокруг. Мелкие. Ты для них – ровная спина.
Он провёл пальцем по пуговице на рубашке Генри.
– А если ты сгибаешься – всё рушится.
Он резко