просто сжала кулаки.
– Я искала тебя, – голос дрогнул. – Я говорила с Томасом. Он…
– Он не должен был.
– Ты не один. Ты никогда не был один. Но ты выбрал быть мёртвым, пока жив.
Он опустил взгляд. Достал сигарету. Щелчок зажигалки. Он курил так, будто курит не табак, а время, которое нельзя вернуть.
– Не подходи ближе, – сказал он, глядя в сторону.
– Почему?
– Потому что, если ты прикоснёшься – я вспомню, что я живой.
Она сделала шаг. Всё- таки. Медленно, почти невидимо. Он не отступил. Только сжал зубы.
– Я тебя помню другим, – сказала она. – Тихим, но тёплым. Сухим, но живым. Сейчас ты холодный.
– Я стал собой.
– Нет. Ты стал тем, что от тебя хотели. А ты был другим, когда был со мной.
Молчание. Он выкинул сигарету. Наступил на неё. В его лице не было ничего – и в этом «ничего» была боль.
– Уходи, Адель.
– Нет.
– Уходи. Пока не поздно.
– Уже поздно, Генри.
Он поднял глаза. В первый раз за всё это время – как будто пустота внутри его треснула. Он сделал шаг. Приблизился. Коснулся её запястья.
– Ты всё ещё теплее, чем я помню.
– А ты всё ещё знаешь, как держать боль в пальцах.
Он не сказал ни слова. Просто поцеловал её. Грубо, резко, как будто вырывал что- то из себя. Она не оттолкнула. Не дрогнула. Только прижалась ближе. Этот поцелуй не был про любовь. Он был про выживание. Когда он отстранился, она шепнула:
– Не смей снова исчезнуть.
Он посмотрел на неё. В его глазах не было обещаний. Только страх, от того, что он уже не может быть с ней – и ещё больше страх, что не сможет без неё.
– Я не даю обещаний. Ни себе, ни тебе.
– Тогда просто молчи. Но останься.
Они стояли молча. Воздух вокруг казался неподвижным, как старая фотография. Фонарь над ними моргал, и каждый всполох света вырезал из её лица новое выражение: то решимость, то обида, то тихую, почти детскую нежность. Он не дотрагивался больше. Не говорил. Просто смотрел на неё, будто запоминал, как человек запоминает то, что боится потерять второй раз. Адель поправила шарф. Не торопливо. Как будто всё происходящее – не буря, а утро. Он выдохнул. Не закурил. Достал сигарету, посмотрел на неё и убрал обратно.
– Пойдём, – тихо сказал он.
– Куда?
– Туда, где нет никого.
Они пошли. Нога в ногу. Он шёл слева, ближе к дороге. Она – справа, ближе к стене. Между ними не было прикосновений, но каждый шаг был как признание. Генри не спрашивал, куда она шла до того. Она не спрашивала, откуда он вышел. Лондон гудел где- то вдали: фургоны, крики, двери. Но здесь, в этой части улицы, был только гул шагов. В какой- то момент она слегка коснулась его локтя – не взяла под руку, нет, просто будто случайно дотронулась. Он не отпрянул.
– Стало хуже, – тихо сказала она.
– Что?
– Ты. Ты стал ещё холоднее, чем был.
– Значит, ещё жив.
Она кивнула. Больше ничего.