он и был недоволен, то вида не подал. Прикрыв глаза, позвал:
– Хорошо. Пошли, есть что обсудить.
В полной тишине мы добрели до квартиры. Внутри я первым делом направилась к себе, чтобы сменить промокшую одежду на более комфортную, Марк ждал за дверью. Вернувшись, предложила:
– Суп будешь? Поможет согреться.
Марк покачал головой, скользнул в комнату, и плюхнулся на кровать. Закрыв глаза, пытался отключиться от происходящего. Я отметила, как напряжены его плечи, и решив, что не стоит его дергать, ушла на кухню.
Через пару минут вернулась обратно, присела рядом, поставив тарелку на колени. В горячей жидкости плавали кусочки картофеля и моркови, пар от неё поднимался вверх, я сделала глоток – бульон обжег язык, но это было приятно после мороза на улице.
– Завтра свободна? – приоткрыв один глаз, спросил Марк.
– Да, каникулы начались.
– Тогда предлагаю съездить на обследование в частную клинику. Никита виноват, поэтому он платит.
Не найдя причин для отказа, согласилась:
– Поехали.
Мы снова замолчали. Натянутость между нами стала почти осязаемой, готовой вот-вот взорваться. Невидимый накал ощущался в каждом движении, в каждой позе. Хоть с первого взгляда могло показаться, что Марк расслаблен и беззащитен, правдой это не являлось. Его тело было напряжено, как пружина, дай повод, и он ринется в бой. Он – воин, готовый стоять на страже моей жизни, зверь, готовый к прыжку, он бдителен и сосредоточен. Но мне не нравилось это «состояние полной готовности». Я чувствовала, как вся его энергия уходит на то, чтобы держать лицо и не показывать потерянность, демонстрировать силу, когда внутри идёт борьба. Несмотря на безмерную благодарность за защиту, я испытывала противоречивые чувства: «Так быть не должно. Мы не воины, не звери, в конце концов мы слишком молоды для того, чтобы вступить в борьбу за выживание».
Наконец он открыл глаза и сказал, тщательно подбирая слова:
– Надо обсудить произошедшее. Угрозы в больнице…
– Не надо, не продолжай, – перебила, – я тоже много думала об этом и приняла решение.
Он приподнялся на локте и перекатился в мою сторону:
– Какое?
Я уставилась в пустоту, пытаясь отключить чувства, что поднимались внутри жаркой волной, вызывая мандраж. Одно дело – обдумывать варианты, совсем другое – озвучить то, что порождает жгучий стыд. Слова застряли в горле, не желая выходить наружу. Послышался треск – я слишком сильно сжала в руках тарелку и не заметила этого. Она выскользнула из моих пальцев и с глухим ударом разбилась о пол, горячий суп расплескался по комнате, оставив следы на паркете.
– Чёрт! – вырвалось у меня в сердцах.
Опустила голову и уставилась на осколки, которые блестели на свету. Внутри всё перевернулось. Понимая, что если не скажу то, что держу в себе, рискую сломаться под давлением собственных эмоций, отчеканила:
– Не лезть.
Преодолев сопротивление, повторила холодным, жестким, острым как кинжал тоном:
– Больше не хочу