шли в пищу – и вправду, не тушенкой же гостей кормить! Показательно старались отпускать тайменя, ловить которого нельзя вообще: если диким случаем подцепится, где не ждали, его надо немедленно скинуть. А тут выходило лукаво: и ждали, и искали, и ловили-то как раз тайменя и звали на него.
Больше всего возмущало, что перед гостями, которые платили отличные деньги – 250 тысяч в неделю с человека, туровозы извивались, заботились, проводили им в домики свет и водопроводы, и те, кто побывал, – восхищались, как там всё «прекрасно организовано», и возмущались охотниками, которых туровозы выставляли грубыми, несправедливыми и хамовато-ушлыми рвачами, мол, сами тоннами заготавливают тайменя на продажу да дохнут от зависти, мечтая выгнать Эльвиру, чтобы самим туристов возить.
Властям же, занятым собой, дела не было до происходящего в верховьях. И расчёт был на всеобщее равнодушие, на удалённость и повязанность деревенских своими делами, вечным выживанием, которое всегда предпочтёшь войне («мы же здесь на заради свары живём!»). Никакого единства среди местных не было, кто-то и сам был не прочь рыбаков принимать, кто-то помогал туровозам ради приработка. Здоровенные парни, сходу хлещущие в рыло возле клуба, на дальний бой не шли, «знали место», ещё и морщились: мол, в Москве всё решено, у дельцов лапа там и прочее, хотя никакой лапы не было и быть не могло…
И выходило по одному «Митьке Пупкову». Ушлый и осторожный, он качал головой: «Да кто ж от таких денег откажется»… При этом, сидя на лавочке и глядя на проносящуюся кавалькаду ветродуев, грозно бросил:
– Ща с карабина так бы и загребенил… – И с досады сплюнул, на что Кирюха живо отозвался:
– Да я тебе дам карабин!
Кирилл был неистов. Его колотило от возмущения, что в считанные годы реку не только вычистили, но и превратили в турзону. «Ты понимаешь, я приезжаю туда – а там материк! Ещё ладно бы нефть нашли, понятно – не попрёшь. А тут трое коммерсов реку закрыли! Я теперь не житель, а обслуживающий персонал!» А Петро добавлял: «И главное – как неруси: нам дико через сограждан переступить, а имя́ нет! Вот чё прибыль с людьми делат!» И снова вступал Кирюха: «Они и меня заставляют так же относиться к людям! Для меня это противоестественно. Я не могу так жить!»
Вот Андрюха уже несколько лет и пробивал заказник, где запрещён туризм и рыбалка для приезжих. Шёл вслепую, не зная расставки сил, подозревая всех и вся, и только появление нового губернатора сдвинуло дело с мёртвой точки. Губернатор был книгочей, шпарил наизусть Пушкина, а книга Андрея стояла у него на полке меж Распутиным и Астафьевым.
Но губернатор был далеко, а для запуска заказника нужна была Звирина подпись. Звира же долбила министерство «сигналами», передёргивала, народ, мол, против, «наших мужичков и так обложили, дальше некуда. Я их в обиду не дам».
– Андрей, подымайся. Все на ногах давно! – резанула Настасья, невестка. – Мужики сказали, по воду что б ехал. Воды ни грамма нету дома. Стирка колом стоит. Сеть высмотри, не забудь… – И добавила