сети
Налим продолжал выгибаться, с комичной медлительностью гнуть весло хвоста и кряхтеть с придыханием:
– Слава те Хосподи, хоть отдохнуть… от этих… Лещовых истин… Хотя и я к лососёвым, которых некоторые тут, кхе-кхе, преподносят, отношусь, так это, без аппе… без пиетету. В русском языке допускатся транс… скрипица, как «таймень», так и «тальмень». Экскрибулы «и краткое» и «эль» имеют свойства чередования… Мне больше глянется «тальмень»… И по мне, дак пусть тальменя этого окоротят, нам больше тугуна достанется… Тоже мне, благородные лосося… Графья нашлись… И ишо проверить надо, куда дело идёт: начальство, значит, рыбное, берегчи будем, а простой работник… такой, как я… того по боку… Да! От допустим-те – я! Как меня не страмели – и сопливый, и ленивый, и пузатый, и ротатай… А я народ! Я сам народ, и народ кормлю. Это как хлеб. Я, к примеру, хлеб, а тальмень, или будь по-вашему: таймень – это так… рахат-лукум, кондитерско изделие. Раз в году с чайком да в охоточку. А я насущный! Я рыба промышленная и пристойная, а тальмень-то ваш штучнай и шатучий. Хоть и одного со мной… Царствия… А я, между прочим, треска пресноводная! Поморский корень. Это мы в Сиберь русское слово принесли. И я тебе боле скажу, Андрей Батькыч, весь твой диалехт хвалёной сибирской – помесь поморского с самоедским… оден к пятнадцати. Вернее, наоборот сказать…
– Совсем трёкнулся, – усмехнулся Андрюха, – ещё какие-то истины Лещёвые приплёл… Эх рыбье Царствие, не поймёшь вас, пока сам рыбиной не станешь. – Довыпутав налима, он хотел бросить его на снег, но, подумав, что тот будет продолжать лекторий, решил препроводить умника в мешок. Это оказалось нелегко: коленкой Андрей придерживал поплавки, лежащие на краю проруби, одной рукой держал за ворот мешок, норовящий сложить «входно отверстие», а другой – за жабрину рассуждавшего Налима, пытаясь вставить его в висючий мешочный вход. Налим с механической мерностью изгибал хвост и мешал «попаданию», ещё и ворча: «Что ж ты за шаглы-то[1] так!» В общем упихал раза с третьего…
Прорубь была по края залита дышащей голубоватой водой. Андрей вытягивал сеть, собирал, как подлёдную штору. Круглые берестяные поплавки складывал на краю проруби, как луны или монеты. Кольца грузов позвякивали в синей глубине. Сеть тяжкой косой тянула вниз, время от времени цеплялась за донные камни задним грузом – к кольцу был привязан чугунный утюг. При зацепе Андрей работал в двух «царствиях»: одной рукой потягивал сеть, другой – прогон, идущий поверху льда. Управлял как за две вожжины – держал-обнимал целое ледяное поле. «И с исподу, и сверьху».
Лёд был дымчато-синий, стенки с пузырьками воздуха светились синевой… Вода ходила пластом, тоже глубоко дымчатая, Андреева любимого цвета, который он звал горным. Из синевы рывочками подавалась, посверкивая серебром, рыбинка. Сижок… Хорошо…
Андрей не поверил глазам, пока не вытащил: это оказался никакой не Сиг, а Лещ. Здоровый, плоский и цепко перехваченный ячеёй. Вот чьи истины-то упоминал Налим! Лещей здесь, на северо-востоке, отродясь