сразу – эту интригу мне подсунула сама Алешка. Буквально землю носом рыла, разузнавая все новые и новые подробности из интимной жизни пребывающего в неведении нашего будущего клиента. Что там ретивый сыскной агент какой-нибудь частной конторы, Алешка переплюнула всех. Все от «а» до «я» выведала и передо мной, как пасьянс, разложила. Я диву далась – такое хранят за замками с семью печатями или как в сказке: внутри яйца, яйцо в шкатулке, шкатулка в утке, а утка в небе. Не достать. А Алешка достала и мне в клювике принесла. Я еще помню, брать не хотела, не в форме была, никаких желаний – полная атрофия. Ну тебя да ну, слабо отмахивалась я, и в уме у меня даже не было, что она так назойливо отдает мне то, что уже любит.
И навязала-таки, втянула, упрямая. Теперь могу сказать – подсуропила.
Я влюбилась, как кошка, такого со мной еще не бывало. С первого взгляда поняла – это мое, это то, что всю жизнь искала, это моя планида. Ах, Алешка, погубительница, подстрекательница, к краю бездны подвела и заботливо подтолкнула в спину. Легонько, чуть-чуть, и уже падая, я готова была ей руки целовать – такое это было счастье.
Только чего уж теперь об этом, былого не вернешь, а локти кусать – никчемное дело. Да и недостойное. А я все честь свою берегу, никак не отучусь.
Я и на суде сама себя защищать буду, если дело дойдет до суда. Тогда уж придется все выложить до конца. Правду, одну правду и ничего, кроме правды. И покороче, без подробностей, неча тешить праздно развешенные уши.
Стало быть, так: в официальной версии случившееся будет выглядеть примерно как в киносценарии – диалоги, монологи и короткие ремарки, поясняющие происходящее, содержащие характеристику места действия, внешности и особенностей поведения персонажей. И даже более того: в целях ускорения и дальнейшего упрощения изложения вполне можно обойтись без прямой речи, одними ремарками.
Итак, место действия. Заштатная редакция малоизвестного журнала, маленькая тесная комната, кучно сдвинутые столы обсижены, как мухами, раздраженно жужжащими сотрудниками. Здесь каждый сам по себе, но боковым зрением все видит, краем уха все слышит и на всякий случай все запоминает, как разведчик в тылу врага. Напротив единственной двери, в узком простенке между окнами висит большое зеркало, назначение которого – показать лицо и торс вошедшего тем из обитателей комнаты, кто вынужденно сидит спиной к входу.
Картина первая: открывается дверь, и одни глаза в глаза, а другие с помощью оптики – отраженно видят мужчину в расцвете, чуть пополневшего, как покинувший спорт спортсмен или резко бросивший курить заядлый курильщик, с едва наметившейся лысиной в еще пышных седеющих волосах. Мужчина как мужчина, ничего себе. Но как будто шаровая молния прокатилась по комнате, оцепенение, сродни испугу, сменилось неестественным оживлением: захихикали, заговорили фальшиво звенящими голосами, и как стон пронеслось над головами Алешкино: «Ах, Стас».
Да, Стас.
«Он чуть вошел, я вмиг