босиком по мокрому песку.
– Я… я не видела, – пробормотала я, оглядываясь и отступая.
– Ага, вижу, – она бросила сеть на камни, вытирая руки о фартук. – Глаза-то в себя упёрты. Ты новая, да? Из того домишка Алискиного?
Я кивнула, сжимая шаль. Женщина прищурилась, изучая меня, как рыбу на рынке.
– Людмила. Зови баба Люся. Ты Вера, да? Алиса по рации трещала, что подруга с горя приедет.
– По рации? – я невольно улыбнулась.
Как-то не представляла, что у Алисы есть рация. Тем более, чтобы предупредить кого-то обо мне.
– Да, рация. Чтобы всегда на связи быть и в море, и дома. А то тут, – она махнула рукой в сторону домов, – как на краю света. Телефоны не ловят, а сплетни – всегда.
Баба Люся присела на камень, доставая из кармана кисет с табаком. Свернула цигарку ловкими движениями, прикурила и протянула мне:
– Глядишь, полегчает.
– Я не курю, – сказала я скорее автоматически.
Андрей ненавидел запах табака.
– И правильно. Лучше конфеты жуй, – она сунула руку в другой карман и вытащила мятную конфету в помятом фантике. – На.
Я послушалась. Мята взорвалась во рту холодом, и я неожиданно расслабилась.
– Спасибо.
– Не за что. У меня их, – она похлопала по карманам, – на каждый случай. Для рыбаков – табак, для баб – конфеты, для мужиков – подзатыльник.
Я рассмеялась. Неожиданно, глупо, но смех вырвался сам, как пузырь из глубины.
– Вот и хорошо, – баба Люся кивнула, выпуская дым кольцами. – А то смотришь – ходишь тут, как привидение. Муж бросил, да?
Я вздрогнула.
– Не… не совсем.
– Бросил, не бросил – какая разница? Главное – ты теперь тут. А здесь, милая, прошлое тонет быстрее, чем пиратский корабль с дырявым дном.
Она встала, отряхивая песок с фартука, успевший осесть на ее ноги, и подошла к сети, на которую я чуть была не наступила. Стала разбирать улов: ставриды и правда было много, краба, медузу, которую тут же выбросила обратно.
– Вот видишь, – ткнула она пальцем в медузу, – тоже нытица. Плывёт по течению, а потом – бац! – на камни. Ты не будь как она.
– А как? – спросила я, сама не ожидая искренности.
– Как рыба. Плыви против, если надо. Ищи, где глубже. А не найдёшь – сама себе яму вырой.
Я улыбнулась. Баба Люся повернулась, и в её глазах мелькнуло что-то мягкое, почти материнское.
– Ты думаешь, ты одна такая? – она наклонилась, подбирая краба, который пытался уползти. – Да тут каждый второй – с историей. Вот Марк, твой сосед…
– Что с Марком? – я невольно шагнула вперёд.
– Ага, оживилась, – она хмыкнула. – У него своя тьма. Но это его дело. Ты своё разгребай.
Она взвалила сеть на плечо и двинулась вдоль берега, крикнув через плечо:
– Заходи на уху! В субботу варю. А то смотрю – худая, как щепка. Не ветром же кормишься!
Я смотрела, как её фигура растворяется в тумане, и вдруг поняла, что мятный вкус во рту смешался с чем-то новым – слабым,