практически для всех бедных людей тут. Той ночью Гону довел меня до моей конторы, но мне настолько понравился этот человек, что я не один вечер потом просиживал у костра перед его хижиной, беседуя с ним о всяком. То, как Гону рассказывал мне разнообразные истории об их крае, не мог рассказывать никто другой.
Сколько причудливых историй я услышал от него: о летающих змеях, о живых камнях, о младенцах, разгуливающих по улице, и многие-многие другие. Все они, рассказываемые Гону прямо посреди густой лесной чащи, казались мне такими захватывающими и таинственными. Конечно, если бы я услышал их где-нибудь в Калькутте, то точно посчитал бы выдумкой и нелепицей. Для каждого рассказа нужна своя атмосфера, его абы где не поведаешь, и лишь настоящие ценители историй знают, насколько прелесть истории зависит от того, где ее рассказывают. Больше всего меня поразил его рассказ о лесном божестве – покровителе буйволов Танро́баро.
Но поскольку у этой истории несколько удивительное завершение, я не стану рассказывать ее сейчас, а поведаю тогда, когда для нее наступит подходящее время. Скажу только, что все рассказанные Гону истории не были сказками, а действительно произошли с ним самим. Гону смотрел на жизнь иначе, чем все остальные люди. Проведя всю свою жизнь в тесном соседстве с лесом, он стал его самым лучшим знатоком. Его истории нельзя воспринимать как нечто малозначащее, и мне никогда не казалось, что все они являются плодом его воображения.
Глава 3
С наступлением лета с холмов Пи́рпойнти переселилась в наши края стая цапель и обосновалась на вершине баньяна Грэнт сахиба – если смотреть издалека, казалось, что макушка дерева вся покрылась белыми пышными соцветиями.
Как-то раз я сидел за работой, расположившись неподалеку от зарослей полувысохшего тростника, в это время ко мне подошел сипай Мунешшор Сингх и сказал: «Господин, лавочник Нондолал О́джха хочет вас видеть».
Вскоре передо мной оказался мужчина лет пятидесяти. Вежливо поприветствовав меня, он сел на указанный мною табурет около моего стола, вытащил из своей шерстяной сумки небольшой орехокол и два бетелевых ореха и сразу же принялся их колоть, а очищенные орехи аккуратно сложил передо мной и обратился ко мне на хинди: «Угощайтесь, пожалуйста, господин».
Хотя я и не привык есть бетелевый орех таким образом, всё же из вежливости принял его угощение и спросил, откуда он пришел и по какому вопросу.
Он рассказал, что его зовут Нондолал Оджха, что он брахман-митхилец. Живет в Шунтхия́дияре, примерно в одиннадцати милях к северо-востоку отсюда. Его семья занимается земледелием и немного ростовщичеством. Он пришел узнать, смеет ли надеяться, что я окажу ему милость и почту его дом своим визитом в день следующего полнолуния.
У меня не было никакого желания преодолевать одиннадцать миль в жаркий полуденный зной, чтобы ответить на его приглашение, но Нондолал Оджха так настойчиво просил меня, что я был вынужден согласиться – к тому же мне было сложно устоять перед желанием узнать побольше, как и чем живут люди этого региона.
В