сбоку.
Форест повернулся. Оливер – его коллега, сдержанный, всегда в безупречно выглаженном костюме, с лёгкой иронией в голосе – приближался, держа в руке кожаный портфель.
– Что-то беспокоит? – спросил он.
– Беспокоит то, что я сегодня выиграю дело, которое не должен был выигрывать, – тихо ответил Форест, протягивая руку коллеге.
Оливер приподнял бровь, но не перебил. Форест продолжил, будто размышляя вслух: – Мы ведь построили защиту на техничности, не так ли, Олли? Отказали в допуске к видео, потому что вонючий коп не включил камеру «по протоколу». А потом мы разбили свидетельские показания только потому что один из очевидцев удалил старый пост в соцсетях – и это поставило под сомнение его надёжность.
– Дружище, мы просто хорошо делаем свою работу, – тихо ответил Оливер. – Пользуемся слабостью обвинения.
Форест посмотрел на него. В его взгляде не было злости – только усталость человека, который слишком хорошо понимает систему.
– Мы защищаем ублюдка, который выстрелил в подростка. В спину. Без камеры. Без ордера. А теперь выходит сухим из воды. Просто потому, что мы хорошо делаем свою работу.
– Мы юристы, – пожал плечами Оливер. – Мы не создаём правду, мы её оспариваем.
– Иногда, – сказал Форест, глядя, как его клиент Найлз Келли выходит из чёрного внедорожника, – правда не нуждается в оспаривании. Её нужно признать. Но вместо этого мы снова делаем вид, что всё не так, как могло бы показаться.
Он поднес сигарету к губам и затянулся.
– Помнишь дело «Морис против LAPD2»? – спросил Форест. – Три года назад. Парень погиб от удушающего приёма, а адвокат защиты доказал, что он «имел нестабильную психику» и «оказал сопротивление». Камера выключилась за секунду до падения. Звук остался, но видео не было.
– Да. И?
– Адвокат выиграл дело. Его имя – Форест Вейнс. Сегодня всё повторяется. Только имя жертвы другое. И я уже не хочу его помнить.
Форест замолчал, будто проглотил последние слова. Пальцы сжались на сигарете чуть крепче. Он снова затянулся и выдохнул дым – в лицо утру, в лицо себе.
– Меня тошнит от этого, Оливер, – тихо сказал он. – От этих дел. От этих людей, которых мы выволакиваем из грязи, отмываем, полируем, подаём на серебряном подносе. Мы знаем, что они виновны. Знаем, что они лгут. Что они – уроды. Но всё равно выстраиваем защиту так, будто защищаем святого.
Он сделал ещё одну затяжку.
– И знаешь, почему я это делаю? Не ради справедливости. А ради гребанных денег. А еще, если я откажусь – на моё место встанет кто-то, кто сделает это хуже. Кто не почувствует ничего. А я… я хотя бы чувствую. Хотя бы понимаю, в какую трясину мы лезем каждый раз.
Оливер посмотрел на него с печальной усмешкой, кивнул.
– Знаю. Я тоже это чувствую. Просто… знаешь, уже перестал надеяться, что всё можно исправить. Мы в системе, Форест. Она не требует,