вплоть до потайных карманов, Ираидой нашитых.
Толстый сонный турок, администратор захудалого, окраинного отеля, с ходу объяснился с полицейским, после чего тот убыл с таинственно затуманенным взглядом, а Витьку, с помощью английского и русских бранных слов, настоятельно посоветовал ехать домой, и поскорее всё забыть.
Делать было нечего… Промыкавшись ещё два дня, Витёк, благо обратный билет был приобретён заранее, сел в самолёт, и, вскоре, предстал перед женой Ираидой, виновато косясь куда-то в сторону.
Ираида кричать, скандалить, не стала, брезгливо поджала тонкие губы и ушла на кухню, захлопнув дверь.
Дни поплелись со скоростью престарелой черепахи.
Витёк впал в депрессию, сидел сиднем дома, мучался от безделья, но дворником или сторожем работать не хотел, всё ждал, что на бирже труда предложат ему что-нибудь по специальности.
Куда идти в сорок лет? Не те сейчас времена, не то, что раньше… Да и работать руками он не умел, разве что лампочку ввернуть.
Ираида долго презрительно молчала, затем, неожиданно, затеяла подозрительную возню с документами, развила бешеную деятельность, исчезала с утра, появлялась к вечеру, и, через пару месяцев, ошеломила Витька новостью. Да ещё какой!
Оказывается, им нужно как можно скорей развестись, они давно уже не пара, любовь прошла, а может, её и вовсе не было; она, Ираида, выезжает на «историческую» родину, в Израиль, уже и очередь подошла, и документы собраны, а ему, Витьку, в обмен на его полное согласие, она, так и быть, оставляет квартиру в единоличное владение, только вещи некоторые продаст, чтоб не совсем уж голой с роднёй зарубежной воссоединяться.
Витёк, даже дар речи потерял, только головой осоловело кивал, соглашаясь…
Через неделю не стало стенки финской, потом цветного телевизора, потом… Словом, когда бывшая ненаглядная ключи от квартиры ему на колени бросила и, погладив прощально по голове, тихонько прикрыла дверь, Витёк сидел на старой раскладушке, тупо уставившись на стопки книг, сложенные в пустом, пыльном углу. На душе лежала увесистая чёрная глыба, не давала вздохнуть…
Э-э, да хрен с ним! Веселись, народ!
Устроившись в ближайший овощной магазин грузчиком, Витёк дико запил, топя в дешёвом вине тоску и обиду. Вот теперь дни понеслись, замельтешили пьяной круговертью…
Летом или осенью…, кажется, осенью, Витька из магазина вышибли, и тут он вовсе пустился во все тяжкие.
Что было потом, Витёк вспоминать не любил; чудилось нечто разрозненное, будто в поломанном сером калейдоскопе, – как он квартиру на старую дачу за городом с доплатой менял, как доплату эту пропивал, как и дачу продал вовсе уж, получилось, за копейки.
Не стало инженера Виктора Ивановича Гуреева.
Витёк появился. Витёк. Бомж и забулдыга.
Правда, паспорт имелся, и прописка в нём даже была, – какое-то село Рытвино, только Витёк там ни разу не появлялся, так как даже своим пропитым