идёт: ну-ка залез сюда! И прыгай! Шахматы-то ложим, ну как присягу принимаем. Сейчас я это вспоминаю: это как страшный сон. Так нельзя было, я сам начал так же. Третья табуретка стоит, залез туда. Шахматы есть – ложишь вот так вот, обычно шахматы и: прыгай на шахматы! Это прикол такой, это очень больно! Кто-то прыгает туда, а кто-то – нет. Ну, армейский прикол это ненормальный.
– Ну и что ты делал, если он не прыгал на шахматы?
– Ну что, берёшь и так его [показывает жестом, как бьёт его кулаком в лицо]. Ну беспредел – у кого силы больше, тот прав как бы. Всё было в моей жизни в армии. Я год отслужил, я как король ходил там. Я честно говорю: это неправильно я поступал. Это сейчас я только понимаю, а тогда мозгов не было, силы много было. И за мной много стояли, здоровые, всё как надо – спортзал всё постоянно. А сейчас я понимаю: зачем это так делали, я очень жалею об этом… Я так делал после того, как со мной делали.
Ну отслужил, хотел в Афган. Я рапорт написал, чтобы меня в Афган отправили, потом домой написал. А из дома написали: мать болеет, сестра болеет, надо домой ехать, а не в Афган ехать. Ну я отказался в общем от Афгана, поехал домой, устроился, трактористом там работал. [В Афгане] хотел просто воевать. Также я не знал, знал примерно, чего там творится. Просто мне хотелось, не знаю, наверное, это дурость была, или как-то.
А сейчас думаю: а любая дурная пуля, попала – и всё. Это тогда я не думал об этом, думал наоборот: я сам сделаю. То есть я другого сделаю, чем меня сделают. Ну, тогда я так думал, а сейчас наоборот: любая другая пуля попадёт в голову, всё – упал ты. Тогда я соперника не оценивал. Я только думал, я – герой, я могу только сделать много чего. Не думал, что соперник может в десять раз больше сделать, чем я. Просто он больше даже. Но мозгов не было, дурости много, а там думать-то нечем уже, только хочется себя показать. Так и не поехал, поехал на родину. Оттуда я приехал в Киров, с восемьдесят шестого года нормально жил, семья… А последний год вот – я на улице, при этом я всё лето здесь работал по закону в Москве.
Я обычно на стройке, братан, по строительству. Потом переехал, бригада ушла, я остался один. Ну, домой уехали, документы у меня, телефон, ноутбук украли. Всё стащили, утром проснулся – нет ничего. И пошёл, и на стакан сел и целый год так сейчас на улице. Ну, у меня сейчас много друзей здесь, но я предпочитаю лучше [быть] дома, на миллион процентов.
Собирался [документы восстановить], тут есть у меня знакомый, на втором этаже они собираются там. Я могу без докуметов даже если – стакан не отпускает. Один раз я сказал, знаешь, одному мужику, он меня спрашивал „чего с тобой, что-то случилось?“, мы разговорились. Я говорю: да я домой могу хоть сегодня на электричках добраться. Дай мне дня три-четыре, я дома буду, всё нормально. – А чего не едешь? Я говорю: стакан не отпускает. А он говорит: да ты возьми стакан-то с собой. [Смеётся]. Понимаешь? Я сам полчаса смеялся…
Вот видишь, как в жизни бывает: тот там поспишь, то тут, то поесть кто даст, кто пожалеет, кто украдёт. Или тебе где-нибудь украсть что-нибудь будет. Это правда, это уличная