поджёг, но они могли ещё по нам стрелять. Но они испугались того, что огонь пошёл, выпрыгнули с танка, и мы их уложили за счёт этого. Думали: спасём этот танк, потом как он ёбнул – башня на пятьдесят метров отлетела. Мы думали: для себя технику, если танк бы взяли 82,5 – это хороший, почти как „Абрамс“. В ногу попали ему, две кости перебили, чуть ниже колена. Те просто не ожидали, что пацан-малолетка это сделает. И как потом местных чем-то обидеть можно? Хотя были придурки…
Там я тебе объясню: мы-то своей группой, все с Москвы, с России, все – бомжи. А там получалось так, что мы в свою группу никого не брали. А когда уже потери пошли, нас начали сливать, а сливать начали местные, Глобус особенно сильно сливал. Если ты слышал, „Голубые береты“ украинские, солист Серёга Глобус. Вот он нас сливать начал, сука, и надо было уже набирать народ.
Был там случай, когда дед в восемьдесят два года приходит и раз: пять документов приносит правосеков. Я говорю: ты откуда? Он говорит: да вот, достаёт АПС Стечки, а потом узнаю, он, оказывается, вообще кэгэбэшник бывший. В восемьдесят два года воевал, а молодёжь – все прятались под юбки. Бывало, знаешь как? На Кировске стояли, когда уже Кировская шахта, „Мусорка“ называлась. Приходит пятнадцатилетняя девка. – Ты чего пришла? – А мне секса хочется. Пинка ей дали и она побежала домой. Ты, чё, дура, что ли вообще, малолетка конченная? Вот так доходило. А мы думали по-своему: наверное, по-любому укропы её подговорили, мы же троих-то расстреляли из-за бабы. Подговорили и хотят нас расстрелять. Мы – ей пенделя, на хуй, и она бежать к себе, так вот было.
А даже было знаешь как? Расскажу, в Енакиево это было: нас отправили на две недели отдыхать, а мы – своей группой, у нас осталось тогда пять человек. Группа-то у нас большая, восемнадцать человек была, а нас осталось пятеро – ну, первый костяк. И мы своей группой сняли квартиру за тысячу гривен: хозяйка аж танцевала, что так много ей заплатили. На третьем этаже мы жили, на втором этаже я не знаю, кто жил, а с первого этажа гребёт к нам бабушка на третий день. А мы чисто пьём, пьём спирт, нам как раз медицинский спирт прислали ребята знакомые. Пьём и не выходим никуда, а оружие мы сдали, нам нельзя оружие. Ну как, личное-то есть: пистолет-то, а автоматы, всё мы посдавали, ну – от греха подальше. Да и этих-то оставили по одному патрону, на всякий случай, чтобы если вдруг эти наступать будут, чтоб хоть себя пристрелить. Потому что до передовой тоже недалеко: выстрелы, взрывы всегда слышались.
И пьём, пьём, пьём и бабушка скребёт: раз, раз – стучит к нам. Я потрезвее тогда был, выхожу, говорю: чего, бабушка? Думал, может, там помочь чего, а она говорит: а вы чего тут творите? У меня, говорит, с потолка кровь капает. И берёт меня за руку: она видит, что я трезвый, а там вповалку падают. И Вирус ещё со мной пошёл, выходим на второй этаж, стучим – никто не открывает. Вирус поддатый, бах – дверь выбивает. Заходим туда, короче, труп лежит с топором в башке. Заходим туда, а там четыре наркомана „крокодил“ жарят. Это Вирус чего-то знал про это, он мне говорит: да это „крокодил“, самый тяжёлый наркотик. Я сел