даже в самом дурном кошмаре:
– Руслан умер. Покончил жизнь самоубийством.
В этот момент я стала старше на целую чужую жизнь. Смерть впервые подошла ко мне так неожиданно близко. По телу пробежал холодный и очень сильный импульс, как будто к внутреннему софту некогда беззаботной жизни подгрузили программу неотвратимых страданий. Этот импульс всколыхнул в памяти всю боль, которая за короткую жизнь уже успела отпечататься в уме своим разрушительным прикосновением.
Руслан был миловидным тонким высоким светловолосым очкариком. Он любил носить глубокую панаму на глаза и неизменную куртку ярко-жёлтого цвета. Его улыбка с маленькой ямочкой на щеке очаровывала, но сам он хотел казаться, скорее, циником, чем романтиком. Руслан вырос в суровом микрорайоне, расползавшемся вокруг Камской ГЭС. Грязно, серо, промозгло. Здесь жили зомби-трудоголики, укушенные безликим советским режимом и заливавшие водкой свою бесцельно уходящую в камскую пучину жизнь. Каким образом Руслану удалось превзойти гнетущий магнетизм этого места и стать иным и одновременно чуждым этой мрачной среде обитания, для меня оставалось загадкой. Он мечтал рисовать комиксы, писать музыку и тексты, то есть быть таким, каким его не хотели видеть и знать уставшие от въедливого пролетарского быта родители. Мы никогда не были с ним действительно близки. Я не могу вспомнить ни одного задушевного разговора, в котором открылась бы ему в своих переживаниях, а он поделился бы чем-то важным из своего внутреннего мира. Однако мы постоянно находились в одной компании, смеялись и шутили, бродили по одним и тем же заведениям и выпивали там – в общем, были в одном и том же потоке. Игнат и Максим, напротив, в разных пропорциях были с Русланом близки. Однако, когда с момента его смерти прошло уже несколько лет, друг детства Руслика (так мы все его называли), выросший с ним всё в том же пролетарском микрорайоне, не скрывая своей злости, сказал:
– Я убил бы этого чёртового Макса. Если бы не он, Руслан, возможно, был бы ещё жив.
Это была не первая попытка его самоубийства. Вероятно, их было не две и не три, а больше. Когда об этом навязчивом желании узнал Максим, то вместо того, чтобы попытаться излечить друга и дать ему надежду на лучшее, здоровое, не зависимое от параноидального детства завтра, он с азартом и горящими глазами поддержал Руслика в этом не совместимом с жизнью стремлении.
Однажды мы приехали к нему на Банную Гору. Есть под Пермью такая станция железной дороги, печально известная всему городу тем, что там находится краевая психиатрическая больница. Кто-то лежит, чтобы откосить от армии, кто-то действительно лечится. Про эту «банку» рассказывают много печальных историй, как и про любую другую дурку в провинциальной российской глуши. Руслик угодил туда летом, вокруг цвели луга и зеленели холмы. Макс привёз ему пакет еды из местного фастфуда и дюжину историй из Интернета и от общих знакомых. Он казался воодушевлённым, словно участвовал в каком-то миссионерском действе. Мы лежали на сочном, ароматном