О трусах и носках я уж и не говорю. Но ведь я же не испугался!
– Так ведь тебе в тот вечер деваться было больше некуда! – Напомнила Маргарита. А потом (ты только сейчас в этом признался) ты всегда знал, что я для тебя – временное пристанище. Вот ты и не побоялся моих каблуков!
– Может быть, ты и права, – не осмелился солгать Захар.
– Конечно, права, – уверенно сказала Маргарита. – Вот почему ты хочешь, чтобы я убила нашего ребенка. И кстати, если бы мы с тобой верили в Бога – вопрос об убийстве бы не стоял!
– Да брось ты! – Отмахнулся Захар. – Разве что мы с тобой были бы католиками, у которых все это очень серьезно. А наши православные только и делают, что от ненужных ртов избавляются. Какие нам дети с нашим-то жизненным уровнем! Тебе бы хоть одну Сонечку осилить!
– А как же мне быть с ТВОИМ ребенком?! – Обреченно спросила Маргарита.
– Ты же умная девочка. Решай сама, – ответил Захар и погладил Маргариту по спинке. – Я-то ведь себя отцом еще не чувствую…
***
И Захар спокойненько ушел из дому по своим делам: доблестно трудиться на благо своих, эстетически недоразвитых потребителей, а обманутая в лучших чувствах Маргарита весь день напролет, то и дело принимаясь всплакивать, напряженно думала. Маргарита прекрасно понимал, что Захар почти во всем прав: и условий нет, и материальный уровень – смешной, и перспективы жизни со своенравным Захаром – весьма туманны… Недаром же он своих родителей на Украине, которые уже лет десять не видели блудного своего сына, поминал в разговорах не в первый раз…
Но плакала Маргарита не только о том, что у нее, похоже, не будет второго младенца, ибо ее совсем еще беспомощная, смешная и прехорошенькая малышка Сонечка материнский инстинкт Маргариты вполне удовлетворяла. И потому Маргарита с трудом представляла себе, как ей удастся разделить свое материнское чувство на две равных (или неравных?) части.
Поэтому оплакивала Маргарита по большей части совсем другое: отвратительно равнодушное (хоть и обусловленное обстоятельствами) отношение Захара к маленькому кусочку их совместной плоти; а главное то, что этот, ни в чем не повинный кусочек Маргарите придется УБИТЬ!
О Господи, всхлипывала некрещеная Маргарита, еще вчера она так явственно представляла себе упоительнейший (и разделенный с виновником будущего торжества) процесс плодоношения, а сегодня ей недвусмысленно предложили: избавься. Не то останешься одна!
Маргарита вдруг явственно представила себе унылый коридорный сумрак поликлиники, потом – мерзкое операционное кресло, потом – возвращение (как ни в чем ни бывало) домой к отрекшемуся от своего ребенка, немилосердному рыжему исполину, который наверняка скажет ей «Ну, вот и молодец!», – и слезы ее в одночасье высохли.
И Маргарита внезапно почувствовала к Захару такую сильную и непререкаемую неприязнь, что ей стало абсолютно ясно: если она прольет кровь не рожденного