были, как ни странно, пожалуй, более цельными, чем полная жизнь. Потому что цели там присутствовали явственнее. Они задавали ориентиры, наполняли энергией, задором, динамикой и гармонией, возвышали, толкали на безрассудство, добавляли яркость, смысл и вкус всему происходившему, приносили удачу и рождали новый азарт.
Парень из областного города писал стихи, да и как было не писать с такой фамилией, постоянно принимаемой за псевдоним. В старших классах начал печататься в местной молодежке. После школы собрался поступать в Литинститут. Приехал. Суровый вахтер, глянув на мальчишку, спросил: «Ты к кому?» А он в ответ почему-то выпалил: «У меня отец здесь работает» – и рванулся на лестницу, на всякий случай сразу на третий этаж и в первую попавшуюся дверь. Человек, сидевший там за столом, показался знакомым. Он добродушно объяснил, что в литературный институт сразу после школы не принимают, только со стажем. Считается, что надо сначала жизнь повидать. И посоветовал Московский университет, на филологический или факультет журналистики. Когда Андрей оказался в коридоре, увидел на двери табличку «Доцент Кассиль».
Совет оценил. И поступил на журфак. С первого раза. При конкурсе семнадцать человек на место. Везение? Возможно. Он и сейчас прекрасно помнит, как в громадном зале писали сочинение. Уже полчаса все писали, открывая немыслимые глубины словесности в складках и деталях своей одежды. А он все никак не мог выбрать тему. Мог и ту, и другую, и третью. Хотя ясно же было, что, как всегда, выберет свободную – «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». А потом лихорадочно писал. В полном цейтноте проверял написанное. И совершенно отчаялся, когда буквально на секунду поравнявшийся с его столом аспирант в дымчатых очках молча возложил указательный перст свой на место отсутствовавшей запятой. Это был перст судьбы. Больше ошибок там не оказалось, а сочинение признали одним из лучших. Сейчас иногда задумывался, почему люди, встреченные в первой половине жизни, были лучше тех, с кем судьба сводила потом. О tempora, o mores?
«Поэтом можешь ты не быть… но корпорацию любить обязан» и делать то, что прикажут, независимо от собственных понятий о чести и совести. Спустя тридцать лет он услышал приблизительно такую интерпретацию прежнего тезиса от человека с писарской фамилией Копиев, бывшего секретаря горкома комсомола, а ныне, как водится, круглолицего приказчика одного из олигархов, и ответил на нее мгновенным экспромтом – заявлением по собственному желанию. Впрочем, обязанности быть гражданином по-прежнему с настойчивостью и регулярностью муэдзина учат нас с экрана то тот, то другой из «круглолицых», высшую власть и, соответственно, остальное имущих и имеющих. Даже молодые муниципальные чиновники стали почти все как один похожи на «смайлики» из соцсетей.
Быстрым пружинистым шагом спустившись с четвертого этажа (лифт он отрицал с тех пор, как прочел в одной из газет, что ежедневное хождение по лестнице вполне компенсирует зарядку – а русскому человеку