зама, мгновенно лишила чешский костюм дорогого гостя половины достоинств социалистической кооперации.
Ну, тут, конечно же – всплески рук, молнии глаз, покаянно упавшая на брови седая прядь, сетования на необычайную коварность пятен от шампанского, уверения, что здешняя химчистка перед сей страшной жидкостью, увы, бессильна… «Вот разве что…» И уже через пять минут атмосферу всеобщего сопереживания оживила шикарная финская тройка, цветом и блеском напоминавшая высоколегированную сталь, а значащейся на ярлычке ценой спецовку череповецкого производителя этой стали.
Да, конечно, ты не веришь в эту нелепую цифру, и ты прав, но куда ты денешься? И сколько еще столичных гостей до и после испытали эту отточенную неловкость хозяев? Откупоривалась ведь не бутылка, а истинные намерения приезжего. Расчет на безысходность и здравый смысл был безупречен. Альтернатива отсидеться в гостинице, пробираться темными огородами к поезду, не выполнив задание редакции, а на Казанском прикинуться помощником носильщика едва ли кого-то могла устроить.
Деятели советской торговли, проникавшиеся мгновенным нежным чувством к любому гостю из центра, владели арсеналом фирменного привораживания, даже не снившимся нынешним «потомственно-рекламным Клеопатрам Тиграновнам». И нечаянно-неосторожное обращение с легко выливающимися жидкостями было не из самых сложных в их репертуаре.
Один директор крупного харьковского универсама, армянин, неизменный «санчо-пенсо» областного начальства по поездкам в Москву, как-то, потчуя юного Иволгина коньячком у себя в кабинете, предавался добродушной философии, к которой эта нация независимо от профессии и образования имеет природную склонность. Говорил он приблизительно так: «Вот вы, журналисты, часто говорите – со-вэсть, со-вэсть… А со-вэсть в торговле – понятие спэцифическое. Со-вэсть в торговле, – значительно, будто рекордный вес, поднимая брови и отрывая указательный палец от бокала, – совэсть в торговле – это чувство мэры!» И затем доверительно и просто пояснял: «Вот у мэнэ дэвочка там, в конце зала, соками таргуэт. Знаю, грамм дэсэть всэгда нэ доливаэт. Знаю и молчу. Потому что зарплата у нээ малэнькая. Потому что дэсять грамм больше или мэньше – погоды для пьющэго не дэлают, он нэ замэчаэт. Но вот эсли она разбавлять начнэт, эсли наш совэтский чэловэк дрянь пить будэт, я ее сам под обэхээс подвэду».
«Чувство мэры»… Этого армянина Андрей Сергеевич не раз вспоминал, взирая на сегодняшнюю Москву, где мерилом всего стало уже «чувство мэра», человека по-своему хозяйственного, работящего, инициативного и напористого, хорошего товарища, спортсмена и особенно семьянина. Пожалуй, будь он мэром каких-нибудь прославленных Чеховым Воловьих Лужков, поселение это в кратчайший срок стало бы крупнейшим культурным и деловым центром. Но судьба распорядилась иначе. И нет теперь той Москвы – в которой гулялось ночами в тихом одиночестве или гитарной компанией, в которой все узнавалось и все будто принимало