поищу этот чертов спирт, да ведь он у меня еще укупорен как следует, а в темноте трудно…
– Да ты только принеси, мы тебе его в два счета раскупорим!
Доктор на четвереньках выполз из палатки с бутылкой в руке.
– Нате вам, альпинисты, алкозавры хреновы!
– Спасибо, Док, и мы тебя тоже очень любим!
– Не больше двадцати грамм на рыло! Понятно?
– Конечно, Док, максимум пятьдесят!
Но даже и двадцать граммов, смешанные с колдовским воздухом Долины в сумасшедший коктейль, дали самые роскошные результаты.
Сначала всех удивил Крис, легко продемонстрировав обратное сальто с места – аплодисменты! Ура Крису! Потом Арамис ловко жонглировал пятью камушками и всех удивил – ура Арамису! Потом Ледокол пообещал номер еще круче – жонглировать тремя горящими головнями.
Высокий опасливо пробормотал:
– Ахтунг, ахтунг, Айсбрехер ин дер люфт! – и отодвинулся подальше.
Но в итоге почти никто не пострадал. После трех секунд жонглирования одна головня упала на голову самому Ледоколу, опалив ему волосы, а отнее отскочила в котел с чаем. Услышав шипение и увидев клубы пара, человек пятнадцать с хохотом повалились на землю и катались пару минут:
– Ледокоша, ну ты даешь!
Когда смех наконец затих, Крис встал и начал:
– Слушайте новый анекдот: приходит как-то Ледокол к врачу…
Он не успел сказать ничего больше. Трудно объяснить, что было такого смешного в этих простых словах, но раздался новый взрыв смеха. Хохотали уже все до единого, минут пять, наверное, катаясь по траве. Высокий стоял на четвереньках и мотал головой, не в силах разговаривать, но это никого не удивляло. Собственно, анекдот так никто и не услышал.
Вскоре уже все дошли до того, что начинали хохотать от каждого пустяка, и от каждой шутки, и от любого слова, и от звяканья уроненной ложки, и все совершенно от этого обессилели.
А Эльвира тем временем все время бегала в палатку посмотреть, спит ли Ежик.
Пока заваривали новый чай, Арамис с Высоким настраивали гитару, и начались песни.
– Для каждого будет исполнена песня по желанию! – объявил Арамис. – Эля?
– Ну, ты же сам знаешь, Арик!
Эля сидела, прижавшись к могучей груди Саныча, со счастливой улыбкой, и все звезды мира сияли в ее глазах.
Слушай, на время время позабудь,
Лучше тебе спою я что-нибудь,
Чтобы теплели строгие глаза
И не оглядывался больше ты назад…
Пели все, очень нестройно, ощущая при этом какую-то удивительную теплоту друг к другу. Но то был совсем особенный день, а точнее ночь, и никто не стеснялся добрых чувств, которых все так стесняются в обычной жизни.
И тут Высокий посмотрел на свои командирские часы:
– Слушайте, ребята, а ведь это как раз сейчас и есть. Ровнёхонько полночь. Я что хочу сказать… На время время остановилось, ребята. На эту вот ночь.
Все вдруг замолчали. И он подумал: «на время время позабудь…» –