Повыкидывала с чеками старыми…
– Вон там, у тебя под пяткой, – Люда все еще была равнодушна.
Я вытащила листочек с номером телефона. Мятый и крошечный.
– Роковое объявление, – зачем-то произнесла я, еще раз удивившись самой себе и не подозревая, что слова мои окажутся пророческими.
И вскочила, нацепив толстовку на халат. Какое-то мгновение стояла, замерев с листочком в руке, и смотрела ошеломленным взглядом на Люду. Она сидела на кровати, красная, с распаренным лицом, с большим кулем из полотенца на голове, по-турецки скрестив ноги. Полы ее короткого плюшевого халата расходились, обнажая белые ляжки (вот тут было за что подержаться). Эх, мне бы такие…
– Волосы хотя бы высуши, – лениво произнесла Люда, разматывая полотенце на голове.
– Пойду в подъезд, чтобы эта, – и я махнула на дверь, – не подслушивала.
– И куда это на ночь глядя? – протянула начальственно Клавдия Петровна, выскочившая из своего зала на мою возню в коридоре.
– Я на минуту, – буркнула я, и замок щелкнул, громко и неприязненно.
– Курить что ли… – послышалось ее глухое из глубины закрывшейся квартиры.
– Я не курю, – процедила сквозь зубы самой себе, спускаясь по лестнице.
Постояла, прислонившись лбом к оконному стеклу между этажами. Приводила мысли и дыхание в порядок. Вот сейчас. Конец, который дает начало. Вот он. Можно ощутить, словно интуиция осязать может. И это чувство почему-то страшно. Как все неопределенное. За мутным окном размывались огни чужого города в сиянии издалека прилетевших ветров. Пришла мысль о северных ветрах. Еще без очертаний, неясная мысль. Проскользнувшая. Голая ветка сухого дерева постукивала скорченным пальцем и елозила по стеклу.
Наконец я набрала номер с листочка. Послушала несколько коротких гудков и нажала на сброс. Не сейчас. Снова перевести дыхание. Остановиться еще раз. Почувствовать перерыв во времени и пространстве.
И снова «вызов». Один гудок и голос, словно из кривых линий огней города растущий.
– Алло, – голос уставший, мужской, молодой.
Отсчет пошел.
Мужчина в квартире у бабушки, сдающей комнату?
И где-то в груди зияющая бездна раскрылась, и мелкие-мелкие камешки посыпались градом в «арзамасскую» тьму. Что это? Было ли так? И вспомнился холод могильных плит, и пустая тропинка меж ними с сухими, мертвенно-ржавыми, дрожащими на ветру волосинками травы.
– Алло, – повторил голос.
– Я по объявлению, – произнесла, нервно рисуя на окне ломаные ветки.
Ведь еще можно нажать «отбой» и захлопнуть разом навалившееся, раскрывшее жуткую пасть пропасти.
– А-а, деви́ца. По поводу комнаты.
Я подышала на стекло, и ветви под моим пальцем закрутились виньетками. Сухое дерево за окном заскреблось с удвоенной силой.
– Послушайте, прежде чем я передам трубку хозяйке дома… – (дома? не квартиры?) – Хочу вас предупредить, – он выждал паузу. – Вам, правда, не стоит здесь оставаться. Вы