еще один молодой индеец-майя с торжественным видом зашел в хижину и, приблизившись к нему, взял его за руку. Безуспешно пытаясь скрыть охватившее его волнение, Эронимо бросил отчаянный взгляд на Гонсало и неохотно вышел из хижины вслед за индейцем. Они обогнули хижину и углубились в лес. Когда они остановились, индеец показал куда-то вперед и сказал:
– Хун тшухубал.
Эронимо уставился перед собой, вслушиваясь в звуки, воспроизводимые при помощи морских раковин, и ожидая, что из леса вот-вот появится что-то ужасное. Сам того не замечая, он перекрестился. Рукой медного цвета индеец потянул Эронимо за плечо. На этот раз туземец показал на землю перед ними. Там была небольшая дыра. Эронимо рассеянно посмотрел на нее. Мысли беспорядочно роились у него в голове. Индеец криво усмехнулся и сказал:
– Йет тшухубал.
Затем положил ладонь себе на пах и тут же снова указал на дыру. Внимательно всмотревшись в лицо Эронимо, он захихикал. Покачав головой, туземец начал развязывать набедренную повязку, чтобы что-то продемонстрировать.
– А-а, я понял, понял, спасибо, – сказал, краснея, Эронимо. – Очевидно, это общественная уборная… Я скажу об этом остальным.
Вновь покачав головой, индеец повел священника обратно в хижину.
В полдень испанцам принесли кукурузные лепешки и фрукты – незатейливую, но сытную еду, – после чего весь оставшийся день они были предоставлены сами себе. Не желая тешить себя надеждой, которая могла оказаться ложной, испанцы тихо разговаривали или дремали, убаюканные жарой. Когда наступил вечер, им снова принесли еду – незнакомые тушеные овощи, дичь и все те же кукурузные лепешки. Отдохнув и наевшись, испанцы впервые после кораблекрушения легли спать с мыслью о том, что у них, возможно, все будет хорошо.
– Набатун-Сеель, – повторил, обращаясь к Гонсало, Эронимо, прежде чем они уснули. – Так, должно быть, зовут вождя того селения, из которого мы убежали.
– Да. Думаю, что так оно и есть. И местный вождь с ним, похоже, не дружит. Судя по всему, нам наконец-то повезло.
На следующее утро три женщины-майя принесли испанцам горячую жидкую кашу. На этот раз она была сладковатой.
– Укеха… укеха, – сказала, улыбаясь, одна из туземок, накладывая жиденькую кукурузную кашу в миску Риты.
Туземки жестами показали Эсмеральде и Рите, чтобы те быстро ели и следовали за ними. Уходя, испанки бросили взгляд на Гонсало, но тот в ответ лишь пожал плечами.
Чуть позже явились два индейца – молодой мужчина и морщинистый старик. Они жестами велели Гонсало выйти вперед и присесть на землю. Когда он это сделал, туземцы заставили его встать. Тот, который был повыше ростом, произнес какое-то слово, а его товарищ, присев на корточки, наглядно продемонстрировал, каким образом Гонсало должен присесть перед ними. Солдат, стоявший с опущенными руками, засомневался. На его лице появился вызов. Схватив Гонсало за руки, индейцы заставили его присесть именно так, как им хотелось.
Морщинистый индеец, встав перед ним, вытащил нож с иссиня-черным, похожим на стекло лезвием длиной