отвергнут и впал в безразличное состояние.
Я получал на «Мелодии» 90 рублей, и денег едва хватало на сигареты и кофе в «Сайгоне», куда я ехал сразу после работы. И как-то механически на какое-то время я подпал под влияние «Сополса». Но однажды, зайдя к Родиону, который в то время был главным экспертом в этой области и жил на квартире у Сэнди, я увидел, как он выходит в окно четвертого этажа, чтобы покурить на соседнем балконе. На меня это произвело настолько сильное впечатление, что я отказался от дальнейших опытов.
В это время, несмотря на некоторое отдаление от центра, моя квартира стала прибежищем для многих моих знакомых и иногородних скитальцев. Так, в это время появился Болучевский. Он был чуть моложе меня, но уже с сединой в роскошных вьющихся волосах. Он когда-то играл на барабанах и поступил в группу как барабанщик, но без инструмента. Это никого не удивило, поскольку тогда мало кто имел свои инструменты. Положение осложнялось лишь тем, что узнать, как на самом деле человек играет, можно было только прямо на концерте. И мы отправились в Москву на совместный с Машиной времени концерт в Архитектурном институте. Концерт был прямо в фойе на помосте, сооруженном из столов, и народу было немерено. Мы сыграли рыхло, неуверенно и на фоне Машины выглядели полной самодеятельностью – фактически так оно и было. Играть далее с барабаном, но без баса казалось глупо. В то время виолончель мне пришлось вернуть, и я оставался без инструмента. Так что я заехал к родителям Файнштейна, взял у них бас-гитару и начал ее осваивать, пока Михаил не вернется из армии. Все это время я писал ему письма, где в деталях описывал каждый сейшн.
Театр снова переехал в Дом архитекторов. Леня Тихомиров к этому времени ушел, и мне, помимо игры в оркестре, выпала роль поэта. Я должен был выходить с гитарой в белом костюме и белом цилиндре и петь романс на стихи Мандельштама, который в предыдущей редакции спектакля пел Леня. Я чувствовал себя крайне неловко. В оркестре мы сидели рядом с Сашей Александровым, который играл на фаготе, и все звали его просто Фаготом. Мы все время дрались смычками и тростями, чем вызывали постоянные нарекания Володи Диканьского.
Этой же осенью случилось эпохальное событие – Боб с Наташей решили пожениться. Естественно, была сыграна рок-н-ролльная свадьба. Целый день мы катались на «чайке» по городу, пили шампанское, а потом поехали в «Англетер». В общем-то, это была обычная свадьба с длинным столом и прочей бижутерией, только гости приходили с музыкальными инструментами и на улице толпился народ, который пытался просочиться, как на сейшн, потому что играла Машина времени. Медовый месяц чета решила провести в моей квартире, и я переместился жить на кухню. Поначалу это было приятно – можно сказать, что мы жили как в коммуне. Но постепенно Наташа вступила в свои права, и коммуна приобрела признаки коммуналки. Это значило и то, что я платил