годами напряжённейших тренировок!
– Зомбины, вы разоблачены, сдавайтесь! – крикнул Павел страшным, как ему показалось, голосом.
– Это что за хрен? Да это – не Зомбин! – всполошились Зомбины.
– Стоять! – крикнул Павел, разрывая на груди тельняшку.
Над левым соском у него был вытатуирован профиль Сталина, а над правым, как и полагается – профиль Ленина.
Зомбины отпрянули, но было поздно. Павлова грудь подействовала на них ошеломляюще эффективно: пожухлые и сморщенные, как вампиры пред солнечным ликом, они валились на пол, где беспомощно сучили ножонками.
Павел возликовал было: его тайное оружие действовало на ренегатов практически безотказно, но тут заметил, что горбуна среди них нет: он успел вовремя отвернуться.
Горбун был уже на улице. Он не пытался больше убежать от Павла, но пятился с закрытыми глазами к зданию, ещё более неприметному, чем первое. Моментально оценив ситуацию, Павел отшвырнул горбуна прочь и застукал тёпленькими ещё пару десятков заговорщиков.
В этот день его улов достиг нескольких сотен особей – в его сети попало практически всё не вымершее до сей поры от бездуховности и беспартийности население города. Арестованные были препровождены друг другом в Дворец культуры химика-нефтетрейдера, частично приспособленный ими ранее под склад с оружием – там Павел и решил устроить показательный судебный процесс.
До позднего вечера по указанию Павла Зомбины сдвигали ряды кресел в актовом зале и варили себе клетку, в которой и расположились на ночь.
Павел, заштопав наскоро свою тельняшку, провёл ночь рядом с ними на коврике, по другую сторону клетки.
Лишь горбун в суматохе сумел улизнуть, но к утру раскаялся в содеянном и, не найдя иудина дерева22, на котором ему полагалось бы удавиться, присоединился к задержанным и больше уже не выделывался.
Третий круг определённо отличался от первых двух: он был то ли больше их, то ли меньше, то ли круглее, то ли загогулистее – я так и не успел разобрать, ибо увидел свою королеву с белёсыми ногами в зелёных жилках. Я тут же пал ниц пред её державным ликом, но был поднят ласковым касанием маленькой ручки.
– Я помню тебя, – сказала она. – Ты так хорошо кричал и радовался тогда, ты так любил меня, как только и должно любить свою королеву.
– Я снова могу и кгикнуть, и погадоваться, и полюбить. Ну что, кгикнуть? Или погадоваться? Или полюбить? – спросил я, пытаясь поймать её взгляд; мне хотелось, чтобы она выбрала последнее.
– Ну полно, полно, – произнесла она, умело укрощая мои разбушевавшиеся страсти. – Так ты попал сюда из-за меня?
– Да! – крикнул я, и сам себе поверил. – Впгочем, нет. Я хотел застолбить себе более или менее пгиличное местечко недалеко от центга. Да так, чтоб зелень гядом была и гоза ветгов хогошая! И это было бы именно то место, где б успокоился бедный цуцундг на стагости лет.
– Где место для тебя? – она взяла меня под локоток и потащила к центру круга. – Пойдём, посмотрим.
Сладкая