вверх и остановилась у самого потолка. Пока он проделывал все эти махинации со второй лестницей, из красной гостиной появилась тетушка и, остановившись в дверях рядом с Мойрой, наставительно произнесла:
– Я говорила, что все этим должно кончиться. Где это видано… – ее голос тонул в хаосе голосов, звуков, музыки, ядовитый цвет давил и резал глаза. Визгливые голоса, смех, крики, кричащие трибуны, причитающая Мойра, разрывающие барабанные перепонки глухие удары из колонок, слишком много зеленого, обилие звуков, рева, гама, смеха…
– Выключите все это! – почти прокричал я, чувствуя, что закладывает уши. Мой голос тоже утонул тоненькой струйкой во всей этой какофонии, нагромождении гигантских звуковых волн, и вдруг все стихло. Во всем доме воцарилась звенящая тишина. Только едва слышно гудели прачечные под полом. Все люди уставились на меня в удивлении. Искреннем. Марк стоял посреди комнаты с пультом в руках. Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Я обвел их всех взглядом. На мгновение они показались мне совершенно чужими людьми. Незнакомые лица, глядящие на тебя в немом изумлении. Отчего? С ужасной медлительностью с края Вечности упала капля. Мгновение. И разбилась тысячами хрустальных колокольчиков тишины. Розовые снежинки. Затем еще одно. Зеленые фары аэрокаров. Оцепенение начало спадать. В голове лениво зашевелились мысли. Они знают меня. Но знаю ли я их? Еще через вечность я вспомнил: для них был привычен подобный шум. В моем доме всегда стояла тишина. Шум не привычен для нас. Один человек сказал – за спиной писателя всегда стоит одиночество. Они не знают, что это такое. Они не знают, кто это написал. Зато я знаю. Я знаю это слово. Одиночество. Как тоскливо оно звучит. Каким уютным пламенем очага оно дышит. Какой дымкой рассветного тумана оно напоено. Капли дождя. Одна за другой. Падают и рассыпаются мерцающими искрами. Голос дождя. Песня души. Одиночество. Тишина. Два неразлучных слова. Молчание. Покой.
– Поможешь мне с этой лампой? – нерешительно произнес Клиффорд у меня за спиной.
Как странно прозвучал его голос в этой безжизненной пустоте. Сердце успокаивалось, переставало стучать и долбить в висках. Я обернулся и кивнул. Его лицо просветлело. Еще несколько секунд – и вновь восстановилось прежнее оживление. Это свойственно человеческим существам. Идти на компромиссы. Закрывать глаза на слабости других. Именно слабости. Потому что в их глазах, я отлично знал, моя привычка к тишине была всего лишь прихотью, капризом. Все стало на свои места. Но чего-то все же не хватало. Кто-то или что-то исчезло, и его отсутствие мучительной болью отзывалось в глазах окружавших меня людей. Этот огромный, дышащий огнем и скрежещущий зверь спрятался где-то поблизости. Его хриплое дыхание еще чувствовалось здесь. В воздухе еще висел тонкий запах его тела. Дымился белым туманом пар из его ноздрей. Блестели на полу лужицы слюны, стекающей из раскрытой пасти. Это чудовище, рожденное человеческой и механической фантазией, все еще было где-то рядом. Оно притаилось поблизости, укрылось в тени мебели, под коврами, тяжело дыша