гвоздике с бантиком рождественский колпак. Нет, чему-то же должен быть предел. Я не против Рождества, но терпеть не могу, когда хозяйничают в моем кабинете. В памяти всплыло незаконченное вчера предложение, и я машинально обернулся. Стол был безукоризненно чист, даже слишком безукоризненно.
Я наклонился к видеоэкрану и нажал кнопку вызова. Изображение зажглось, но стул миссис Марчел пустовал. Должно быть, она все еще занималась установлением духа Рождества в нашем издательстве. Взывать к пустому экрану было бесполезно, так что я просто открыл дверь.
– Миссис Марчел, а Сток заходил?
Она обернулась и растеряно поправила очки.
– Еще нет, мистер Сторнер.
Я глянул на часы. Через час должно было быть совещание у шефа.
– А вы звонили ему?
– Конечно. Как же еще. И он клялся и божился принести рисунки еще до 10-ти. Ну, а я, конечно, сказала ему, что не стоит так поспешно давать обещания, которые, может, и не сумеешь выполнить, а уж тем более божиться… Это дело такое, знаете ли… Как говорится в Библии… не упоминай имя божие всуе.
– Миссис Марчел, уже 10.30. Свяжитесь, пожалуйста, со Стоком и передайте, что если через десять минут на моем столе не будет образцов – он уволен.
Я закрыл дверь и хмуро уставился в стену. Сегодня был последний день. И сегодня я мог дать ему последний шанс, самый последний. По натуре я человек терпеливый, но не выношу, когда все вокруг рушится из-за какой-то необоснованной безответственности. До моего кабинета из другой части особняка было идти недолго, но я дал ему пятнадцать минут. Через полчаса, когда я уже дописывал уведомление об увольнении, послышался нарастающей топот ног, дверь рывком распахнулась, и в комнату влетел худощавый растрепанный Майкл Сток со свертком бумаги подмышкой. На нем был серый вязаный свитер, шевелюра взлохмачена, а на лице как всегда виднелись следы краски и чернил.
Захлопнув дверь так, что задрожали стены и я с опаской взглянул на злополучную гирлянду, он стремительно подошел и швырнул бумаги на стол. Затем подвинул стул и уселся напротив с торжествующим видом.
– Майк, ты знаешь, что это такое? – я поднял уведомление. – Это твое увольнение, вот что.
– Увольнение? – он испуганно уставился на меня, а затем откинулся на спинку стула и устало взмахнул рукой. – За что? Ах, Грег, оставь… Я же здесь, верно? И рисунки тоже. Вот они, полюбуйся. Сколько я над ними работал, а?
– Три месяца, что ли. – Я развернул листы и начал раскладывать их на столе. У нас готовились к выходу пять книг, и мне не нужно было напоминать их тематику. Тем более, что одна из них была моя. Еще одна – социальный роман, две – второсортная фантастика, и последняя – из области литературы плаща и меча. С развернутого листа на меня смотрела крикливая аляпистая обложка, словно туда напихали все, что было не нужно из мусорной корзины художника. Обрывки каких-то картинок, изобилие звездолетов, бластеров, пара неприятных физиономий, на которые и смотреть страшно, не то, что читать о них. Дальше дело пошло еще хуже.