в свои дикие планы, я представил себе динозавров, бродящих по площади моей столицы, и быстренько отослал его в психиатрическую клинику. Ну, да что тут говорить, сейчас уже это не имеет значения! Освободить его! Слышите? Освободить немедленно!
Нимфодор с Базилем переглянулись. Они–то прекрасно знали причину заключения министра Жизни и Смерти в психиатрическую лечебницу. Знали, что причины заключения Фотиса никак не связаны с какими–то птеродактилями. Но разве смели они говорить о подобных тайнах вслух, да ещё и в глаза премьеру?! Ведь эта внезапная немилость по отношению к бывшему любимцу разоблачала все те невероятные слухи, что ходили в правительственных кругах последние полгода.
Однако именно они прекрасно понимали, насколько приказ освободить Фотиса из психиатрической клиники был опасен не только для премьера, а опасен и для тех, кто решиться этот приказ выполнить. Хотя разве мог премьер предположить, что последует этому его приказу?
И разве возможно будет изменить ход событий, избежать всего того, что премьер сам спровоцировал этим приказом? Ах, если бы он никогда не заикнулся о Фотисе! Если бы его советники нашли в себе силы препятствовать его приказу! Если бы… Но в этом деле было слишком много «если». Слишком много.
Глупость всегда ведет к следующей глупости, пока не приведет к катастрофе.
***
Катарине самой природой не было дано понять мужа. Она, наконец, проснулась и даже соизволила одеться… в совершенно прозрачный пеньюар.
– Это в воскресенье–то ты идёшь работать? – недоверчиво загибая бровь, спросила она. Бешенство колыхало в горле. Свою красоту эта женщина ставила превыше гения своего мужа. Превыше науки. Превыше культуры. Да и что это за слова такие?! Наука. Культура. Гений. Фу! Какая чушь! Она никогда и не скрывала своего презрения к работе мужа.
Впрочем, Диагор не сердился на неё. Он даже верил, что эта недалёкая женщина однажды раскается, осознает свои ошибки и прилипнет к нему душой. Зовите его мечтателем, если хотите. На самом же деле, Диагор был не из тех людей, которые делают сложное ещё сложней. Однако как он не старался упростить сложное, жизнь продолжала вести с ним свою жестокую игру.
Всю жизнь учёный воображал, что разум есть движущая сила Вселенной. Но наперекор человеческой логике, Вселенная жила по собственным законам. Ветер не подчинялся логике. Дождь не покорялся законам разума. Почему же он, Диагор, так жаждал, чтобы любовь им подчинялась?! Был ли он слеп?
– Я сейчас размышлял о своём открытии…, – с энтузиазмом произнёс вслух Диагор, натягивая брюки. Он все ещё воображал, что Катарина сумеет проникнуться его радостью. – Мне кажется, что если применить только что полученную мною формулу, клетки станут множиться раз в 100 быстрее. Таким образом… Таким образом, произойдёт… Чёрт знает что произойдёт! Да понимаешь ли ты всю важность этого открытия?
Бедняга! Он радовался так искренне!
– Моя работа…
– Работа! Работа! – раздражённо проворчала она и принялась яростно пудриться. – Только о твоей работе