невидимым лучом засветить, чтоб она вошла и его прервала, чтоб у тебя было преимущество в несколько минут, а меж тем прерывают меня, или, если вдуматься, даж ломают, что-то типа?
– Вовсе нет. Ты можешь и дальше себе жить как обычно, какова б твоя жизнь ни быля. Никто тобою не рульит, ты никому не доклядываешь, мы тебе не звоним, если не надобишься. Надо лишь быть тут, на месте – быть собой, как тебе, вероятно, раньше и советоваль твой учитель музыки.
Тормозит, подумал Зойд, на него не похоже, да что с парнишкой сегодня не так, он же со всем на свете на шаг впереди?
– Ну звучит-то плево, и хочешь сказать, мне и платить за это будут?
– Шкаля Особого Сотрудника, может, даже премиальные.
– Раньше была двадцатка, насколько мне помнится, пожамканная и тепленькая из бумажника какого-нибудь агента, что его пацан ему на Рождество задарил…
– Еще б – а нынче сам увидишь, Зойд, оно заходить может и далеко в небольшие трехзначные числя.
– Минуточку – премиальные? За что?
– За что не.
– А мундир мне можно, бляху, ствол?
– Соглясен?
– Херня, Эктор, ты мне выбор даешь?
Федерале пожал плечами.
– Страна-то свободная. Господь, как его зовут у нас в конторе, создаль всех нас, даже тебья, со свободой воли. По-моему, дикость, что ты даже не рвешься про нее разузнать.
– Ну и сентиментальный ж ты омбре, Купидоша приставучий. Ну, может, здесь ты меня поймешь – у меня много времени заняло добраться дотуда, где я в ее смысле теперь, а ты хочешь меня отправить обратно в самую гущу, но прикинь, не желаю я туда и во всем этом бултыхаться.
– А детка твоя как?
– Вот именно, Эктор. Как там она? Мне сейчас в аккурат нужны еще советы федерального агента о том, как мне растить собственного ребенка, мы уже знаем, как вам, рейганатам, небезразлична ячейка общества, по одному лишь тому, как вы с ней вечно ебетесь.
– Может, в конце концов, ничево и не выйдет.
– Похоже, – Зойд аккуратно, – ты многовато тратишь на одно давнее федеральное дельце, о котором все забыли.
– Видель бы ты, сколько. Может, все делё далеко не только в твоей бывшей старушке, дружочек.
– Далеко ль далеко?
– Я раньше за тебя переживаль, Зойд, но теперь вижу, можно и расслябиться, раз вазелин юности стерли с объектива твоей жизни слябым раствором моющего средства времени, когда оно утеклё… – Эктор ссутулился в зомоскепсисе, сиречь созерцании супа. – Надо бы взять с тебя за консультацию, но я уж глянул на твои ботинки, поэтому пока бесплятно. – Он чего, считывает странные послания супа? – Твоя бывшая, вплёть до того, как ей обрезали бюджет, жиля в подполье Государства, не типа стариков Синоптиков или прочих, а? но некий мир, о котором гражданские на поверхности, на сольнышке и все в своих счастливых мыс’сях, и никакущего понятия не имеют… – Эктор обычно бывал слишком невозмутим и слишком никого за лацканы не хватал, но теперь вот что-то в голосе его, ходи Зойд в