и начинает работу в то же время, что и ты? – заметил Джонни, – как сотни других людей в этом городе, например.
– Ты не понимаешь, – покачал головой Ноа, – это был другой автобус. С утра я ехал на тридцать третьем, а после работы мне надо было в одно место и я делал пересадку. Так вот, он был во всех трех автобусах, а потом просто вышел на остановке с говорящим названием Cimetière de Saint-Georges14.
– И о чем оно говорит? Это все улики? – против своей воли, Джонни все же заинтересовался очередным проектом друга, прельстившись фееричным уровнем абсурда предположений Ноа.
– Juste un moment15. Мы складываем числа всех автобусов: 33, 9 и 19 и получается 61, то есть 6+1, то есть 7. Это число, согласно нумерологии, означает опасность. Подожди, – взмахнул рукой в порыве чувств Ноа, предвидя возражения Джонни, – это еще не все. Ночью по моим занавескам скользит луч фонаря. Он прерывается в ритме азбуки Морзе, там явно зашифровано какое-то послание. А эти загадочные послания в моем почтовом ящике?…
– Может, это твоя тайная поклонница? Хотя вряд ли… – выразительно окинув его взглядом, сказал ирландец.
– Ты меня достал, Джонни Белл, – насупился Ноа, давая понять, что лимит двусмысленных шуток на сегодня исчерпан, и вторжение на территорию его самолюбия уже произошло. – Кстати, с Айрис все в порядке? Что-то я ее вчера не видел, она всегда уходит в восемь утра, и мы едем вместе на автобусе…
– Мне стоит ревновать?
– А вчера она не пришла, – продолжил гаваец, почесывая родинку на щеке, – я просто хотел спросить, вдруг она заболела или что-то вроде того…
– Она ушла от меня, – сказал Джонни, всем видом показывая, как мало его это задело.
– И ты так спокоен? Ты что, совсем ее не любишь? – в голосе Ноа зазвенела такая обида, будто бросили его самого.
– Причем здесь вообще любовь, – отмахнулся Джонни. – Она так захотела, значит, это ее право. Я никого держать не собираюсь.
– Почему у тебя такое холодное сердце, mon ami? – скорбно покачал головой Ноа. – Я думал, ирландцы горячие люди, но твое равнодушие переходит все границы. Ты как какой-нибудь чертов финн! Сидишь себе около Балтийского моря и разговариваешь сам с собой и с чайками, будто тебе никто больше не нужен.
– Извини, – обвинения в бездушности всегда уязвляли Джонни больнее всего, поднимая волны желчи. – Меня же не растили на мультяшном острове, где поют тропические птички, а полуголые женщины танцуют танцы, посвященные радости любви. Я не катался на серфе, как белозубый австралийский мачо и не пил сладкую водичку из кокоса. Наверное поэтому, я такой же черствый, как этот чертов сливовый пирог, который ты запихнул в себя с такой скоростью, что я искренне поражен тем, как он не застрял в твоем нежном горле.
– Довольно, – сказал Ноа, вставая с обитой мягкой тканью скамейки. – Мне надоел твой сарказм. Такое ощущение, что это просто броня, а на самом деле ты боишься сильных чувств.
– Говоришь,