только ее мужик и так грохотала только их телега, когда на ней «куражился» возвращавшийся из трактира хозяин.
Хозяйка знала свои обязанности: ей следовало бы сейчас в одной рубашке выбежать к воротам и распахнуть их перед мужем. Но она думала, что успеет набросить хоть юбку, а тесемки завяжет уже на ходу. Однако она так замешкалась, что к тому времени, когда лошадь была уже у самых ворот, хозяйка успела добежать только до середины двора. И вот случилось то, что случалось и раньше: лошадь, мчавшаяся под гору во весь опор, грудью налетела на ворота и разнесла их в щепки.
— Эй, баба! Скотница! — заорал хозяин, слезая с телеги.
Когда хозяйка в испуге подбежала к мужу, он бросил ей вожжи, потом схватил за шиворот своего бородатого спутника, эммасооского Виллема, который полез было здороваться с хозяйкой, и потащил его к дому.
— Чего ты, поганец, к моей старухе лезешь, у тебя своя баба есть! — сказал Пеару и в обнимку с Виллемом направился к дому.
Работник, вернувшийся к обеду домой, вышел помочь хозяйке распрячь лошадь. Из дому доносились крики хозяина и детский плач. Хозяйка знала, что ей надо делать: войти в дом и отвлечь на себя мужний гнев, чтобы выручить детей и батраков.
Пеару рвал и метал: разбитые ворота не давали ему покоя. Сколько раз уже он разносил их в куски, а потом колотил жену и детей, однако воротам доставалось снова и снова. Будто только для этого он и возвращался из трактира домой. Но сегодня у Пеару совсем не то было на уме — меньше всего собирался он ворота ломать. Ведь сегодня он возвращался с разудалыми песнями, чтобы все его слышали. И возвращался в полдень, когда вся семья в сборе. Однако никто не выбежал распахнуть перед ним ворота, чтобы ээспереские люди видели, как встречают тагапереского хозяина. Он и мешок французских булок купил, которых семье хватит на несколько дней, лишь бы ему показали, как его дома ждут.
Пеару был ужасно зол, что все сорвалось: соседи не увидели его величия, ворота валялись на земле, а бесполезный уже теперь мешок с булками — в телеге. Хоть свиньям скорми дорогую булку, никому другому Пеару теперь отдавать ее не желает.
Хозяйка вошла в дом.
— Почему не идешь, когда тебя зовут? — закричал на нее Пеару.
— Лошадь ведь... — начала было хозяйка.
— Какая лошадь! — вскипел Пеару. — Так тебе лошадь дороже, чем я?
И, не внимая мольбам жены, он набросился на нее с кулаками.
— Дорогой Ору, — подковылял к нему эммасооский Виллем, — оставь бабу, что ты к ней привязался, она ведь...
Виллем не успел договорить, как Пеару в ярости заорал на него:
— Что? А тебе какое дело до меня и моей бабы? Тебе какое дело до моей бабы?
И, отпустив жену, он вцепился в волосы гостю. Тот попробовал было сопротивляться, но тут же очутился на полу. Виллем был слабее Пеару, да и вдребезги пьян. Правда, он и в трезвом виде едва ли справился бы с Пеару — Виллем был человек тихий, никому не делавший зла. А стоило ему выпить, он и совсем дурачком становился: