сапога наступила на рукоятку ножа, вгоняя лезвие глубоко под кожу. Затем она перерезала верёвку, связывающую его руки.
Они оставили его лежать голым на животе. Он глотал пыль, кашлял с ножиком под ребром и заливался кровью, смешанной с мочой. Солнце сильно жарило, и Гроннэ чувствовал, как его зад немеет. Затем чувствовал, как немеет бок. Мокрое покидало его, и тёплое, и смешки с разговорчиками отдалялись, растворяясь в шумах лёгкого ветра, оставляя его наедине с приближающейся смертью, блуждающей в горячем воздухе.
4
Её лик очнулся после длительного сна. Опять обыденная реальность. Не те миражи сладких грёз, где можно абсолютно всё прямо сейчас, а эта постоянность, подверженная бессмысленным законам. Опять пытаться чем-то себя занять, найти интригу в пустых сердцах мертвецов, найти в зрачках птиц зеркала городов, что они принесли издалека.
Она встала с согретого ею же саркофага, в склепе запахло ароматом свечи. Пошла к выходу вдоль мирно лежащих мумий, вдоль статуй с её копиями, по холодным плитам, через редкую паутину, сквозь могильный мрак густых дымовых завес света.
Шаарис вышла наружу. Голая, идеальная, утончённая, парящая над поверхностью, словно белая птица над волнами океана, завораживающая своей неестественной осанкой и жутким взглядом, обретённым за сотню лет одиночества. Чёрные глаза наполнились фиолетовой энергией позднего дня, что окатил её своими белыми лучами. Налетели чёрные птицы, оседая на верхушках могильных надгробий, на ветках сухих деревьев, на крышах тихих древних склепов.
Её мучали всё те же нерешённые вопросы бытия, которыми она годами донимала призраков, скелетов и духов. Они слушали её, высказывали свои мнения, касательно тех или иных тем, но ответов не давали. Быть может, не хотели, быть может, ответов у них не было. Шаарис была уверена, что достучится до них, ибо всё остальное давно утратило для неё какой-либо смысл. Но почему-то сегодня некромантка почувствовала внезапное возбуждение, что-то взыграло внутри её остывшего сердца. Будто никогда её не предавали мужчины, не умирали на её глазах, не исчезали бесследно, оставляя наедине лишь с собственным дыханием. Она знала, что предавали, знала, что умирали, знала, что оставляли её одну. Понимала – смерть зовёт их, а её тело, как приторный миг, что пройдёт, обратится сладким, затем станет безвкусным, а после – раздражающим, и они найдут другую – сладкую. Знала, но сегодня почувствовала прощение, наконец, сумела оставить те горькие мысли и начать сначала. Ей захотелось вновь попытаться полюбить и влюбить, касаться горячего тела, потакать чужим рукам, целовать, обнимать бояться вместе, и вместе ненавидеть. Как тогда – когда-то.
Внутри всё сжалось, в горле начал расти комок воспоминаний, далёких, утративших вкус, романтичных, розовых и нежно-оранжевых, как сама любовь, как сама ностальгия.
Шаарис решила понять, что же вызвало такую бурю эмоций. Она осмотрела чёрные арки склепов, туманный горизонт, глянула в лес, и почувствовала внезапную радость. Она доносится оттуда, подумала Шаарис. Пошла вдоль склепа