как? Так бывает?
– Всякое бывает.
– Да, чего только не бывает, – усмехнулась я. – Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. А вам не жарко?
Наверное, после этой фразы я уже уснула.
Во сне я видела себя Марией – Магдалиной, а Христом был Павел. Я оплакивала Павла – Христа и вдруг услышала какой-то знакомый, низкий и глубокий голос: « Не плачь, Марленикен»… Я подняла голову и вздрогнула. Передо мной стоял человек в песочном костюме. Я спросила его: « Кто ты»? А он ответил: « Тот, которого ты ждешь». Я снова спросила: « Как твое имя»? А он усмехнулся и воскликнул: « А ты угадай»! И я стала гадать: « Шварц? Ганс? Гейнрих»?.. После каждого названного мной имени, человек в песочном костюме стучал палкой по кресту, на котором висел распятый Павел – Христос, и говорил: « Не верно»… Потом я спросила: « А может, ты – Румпельштильцхен»? Человек в песочном костюме начал смеяться. Сначала тихо. Потом громче. Еще громче. И, захлебываясь смехом, крикнул: « Не угадала! Не угадала! Ты не знаешь, кто я! Не помнишь, кто я»!..
… Мне стало холодно… И я проснулась… Резко открыла глаза и увидела Павла, склонившегося надо мной.
– С вами все в порядке? – спросил он.
– Да… Извините…
– Ничего…
Павел откинулся на спинку своего кресла.
– А что вам снилось?– спросил он.
– Сказка.
– Да?
– Да. Сказка братьев Гримм. Румпельштильцхен.
Я повернула голову и посмотрела на Павла. Он быстро застегнул верхние пуговицы своего пальто. Может, мне показалось со сна, что на его шее колом стоит белый воротничок священника…
*** *** ***
4 глава.
Мы больше не разговаривали. И когда покинули аэропорт, просто сказали друг другу: « Счастливого пути» и разошлись. Было очень жаль. Когда я села в такси, протянув водителю бумажку с адресом, заботливо написанную Озоновским, мне вдруг почудилось, что от моего сердца шли невидимые нити. И они порвались, когда я уехала от Павла… Мне будет его не хватать… Странно, что я так привязалась к незнакомому человеку за время одного полета…
Про Озоновского я вспомнила лишь у ворот католической школы: громоздкой, серой, готической…
Уже темень. Близится ночь. А я одна. «А Германа все нет», – зачем-то сказала я про себя. К тому же, я попросила водителя остановиться не у самой школы, а напротив книжного магазинчика. Ну, не попросила, конечно. Я тщательно следила за дорогой, когда мы отъехали от центра города, а увидев магазинчик, около которого расположилась небольшая площадка, выложенная булыжником, замахала руками. И сразу же протянула купюру. Водители везде одинаковые. Что в Москве, что в Париже. Даже в бунтующем.
Когда такси уехало, оставив меня одну на небольшой площади перед магазинчиком, я поежилась. В Москве бы за такую купюру водитель хотя бы поинтересовался, что мне нужно в этот час в таком месте. А в Париже, должно быть, этот водитель подумал, что у меня свидание.
Странно, что я не спросила Озоновского, как звучит на