и поэты. Они ходили там целыми сутками, ходили, а я все ждал, что кто-то остановится и прочтет эти пять строчек, поскольку во всей остальной стене без них не было никакого смысла. Но все шли мимо, не поднимая головы, и только однажды какой-то неизвестный, то ли дворник, а может новый вахтер, направил взгляд от пола сначала на плинтус, потом на ручку двери, потом на саму дверь. Подойдя ближе, он посмотрел на строчки, и я затаил дыхание…
В каморке за стихотворением Марка находились большие, пахнущие сигаретным дымом, музыкальные колонки, провода и ручки громкости. Лука сказал, что кто-то из музыкантов древности трахался в этой комнате с лже-Дедом Морозом, то есть имел опыт интимного ухаживания за большой ряженой женщиной. Но не за Снегурочкой, – уточнил Лука, – а именно за дедом с посохом, огромным носищем и грудным низким голосом. Почему-то мне кажется, это он и был, – рассказать хотел, а признаться стыдился.
– Скромность, – говорил Лука, – это такой маленький жучок, его почти никогда не видно, узри мы причину всех своих бед, давно бы с ними расправились. – Нужны пестициды и склад, вода и распылитель. Но главное, нужна очередь из дачников, готовых бросить работе тяжелую перчатку вызова.
Все подобные места кончают свою историю одинаково. Как только музыка в колонках угасла, ПТУ №29 в три этажа разобрали до фундамента вместе со всеми его корпусами, окнами и видами из них.
Сотни и сотни азиатов в сапогах из резины начали подступаться к зданию со всех четырех сторон пригорка залитого дождями в тот самый момент, когда неизвестный вахтер или сторож поднял глаза на стихотворение. Некоторые из рабочих падали в воду, вытягивая руки, чтоб ухватиться за выступы гранитных памятников, перемигивались фонарями на касках, стучали кирками и лопатами, выражая солидарность с несчастными и предателями, солидарность с миром вообще. И когда последний азиат, хватаясь за узкое надгробье, сказал – спасибо тебе могила, – этого уже никто не услышал. Поскольку тут давно не было ни меня, ни Луки, которому в любой фразе принципиально мерещилось что-то вроде «на-пе-ре-док сла-бы».
Свое настоящее имя Лука никому не сообщал. Я даже не уверен, что его жена была в курсе, потому что по паспорту он тоже значился гражданином Лукой Городничевым. Я узнал, что это имя подделка – случайно. Как-то раз мы имели неосторожность смешать шампанское и обыкновенный самогон, после чего с Лукой сделался приступ откровенности, а со мной приступ жалости к себе. В итоге мы наплели друг другу такого, о чем нормальные люди не только не рассказывают, но стесняются даже знать. Когда тяжелое похмелье встало перед окном нашей комнаты, я понял, что в обрывках памяти лучше не копаться. Последним воспоминанием, на которое я еще мог, кое-как, согласиться был ноготь с большого пальца, оказавшийся в моем пивном стакане и который я чуть не проглотил. Если ноготь принадлежал Луке, то справедливо будет уточнение, что это ноготь большого пальца левой руки. Поскольку