предательство ли это? Не предательство, раз он пытался мне помочь? Пусть он сделал это втайне от меня, но ведь он старался отыскать моего брата, не так ли? Он хотел как лучше, говорю я себе. Он пытался помочь. И на самом деле помог. Ведь он узнал, где Абека нет.
Сидящая рядом Гося кладет свою ладонь на мою. – Командир упомянул Мюнхен, потому что после войны многие узники Дахау оказались в другом лагере неподалеку от Мюнхена. – Она обменивается несколькими словами с Кузнецовым и уточняет. – Это не такой лагерь, как те.
Теперь она говорит не по-русски, не по-немецки и даже не по-польски, а на идише. Это язык наших кухонь, наших частных семейных дел, означающий, что Дима и его начальник не являются частью того, что происходило с нами. – Это большой лагерь для перемещенных лиц, которым руководит Организация Объединенных Наций. Таких несколько. Они предназначены для тех бывших узников, которые не могут вернуться в свои дома или не смогли отыскать членов своих семей.
– И там может находиться Абек, если он был вывезен из Биркенау.
Она убирает руку.
– Да, так он и сказал. Этот лагерь называется… – Она опять переходит на немецкий. – Как называется этот лагерь?
– Фёренвальд, – отвечает Кузнецов, явно испытывая облегчение от того, что может сообщить мне что-то такое, что не расстроит меня. – Но, находясь здесь, невозможно узнать, содержится ли в этом лагере твой брат, Зофья. Персонал там немногочисленный, и у них слишком много работы. Мы слышали, что там несколько тысяч перемещенных лиц, одни поступают, другие уезжают.
– Это невозможно узнать, находясь здесь, – повторяю я. Я опять перешла на польский, но сидящий справа от меня Дима качает головой, едва я успеваю произнести несколько слов.
– Абек приедет сюда, – говорит он. – Ведь таков был ваш план.
План заключался в возвращении в Сосновец. План заключался в том, чтобы воссоединиться, в том, что я его найду.
Но что, если он забыл наш план? Ведь ему было всего девять лет. Что, если он забыл наш адрес? Что, если он в затруднении или ранен или находится в госпитале, как было и со мной?
– Ты знал про этот лагерь? – резко спрашиваю я, обращаясь к Диме. – Ты скрывал от меня и это?
– Нет, честное слово. Об этом лагере я не знал. Завтра мы сможем написать туда.
– Да, мы можем написать, – повторяю я, – но что, если тем временем он уедет?
– Если он уедет, то поедет сюда, – просто говорит Дима.
– Но что, если он не сможет добраться сюда? Или письмо не дойдет до него?
– Зофья, ты должна быть терпеливой и…
– Что, если я нужна ему? Что, если он сейчас один и я нужна ему прямо сейчас? Тетя Майя только что сказала…
– Кто? – перебивает меня Дима. Тон у него вежливый.
– Тетя Майя. Только что.
– Зофья.
– Тетя Майя. Мой голос становится громче с каждым слогом, пока я почти не срываюсь на крик. – Тетя Майя только что сказала, что из Биркенау узников перевезли в Германию. Разве вы ее не слышали?
В комнате воцаряется неловкое молчание, и я понимаю