что Мисюэль плакала.
Я посмотрел на суккуба. Та бросила кнут, пожала плечами. Я побежал ловить улетевший бантик.
Зажав в пальцах бьющуюся на ветру ленточку, вернулся к Юленьке. Девчонка стояла, склонив к плечу голову, и улыбалась мне самой развратной улыбкой, какую только можно вообразить. Я покачал головой, посмотрел на Оринаса, он стоял вдалеке у самой кромки воды, крылья его были подняты, и ангела за ним было не видно.
Вспомнив «Империю чувств», накинул ленточку девчонке на шею и потянул за концы, затягивая петлю.
– Ну, малышка, давай, исполняй мои фантазии и мечты, – шепнул я, целуя суккуба.
Одежда на девочке пропала, след от кнута продолжал кровоточить.
– Что ж ты не дала мне тебя раздеть? – спросил я, касаясь губами поврежденной кожи.
– У тебя еще представится такая возможность, – улыбнулась Юленька, обнимая меня.
– Ты хочешь, чтобы я снял с тебя кожу? – бросив ленточку, я провел пальцами по хрупкому позвоночнику.
– Ты пугаешь меня, грешник, – сдергивая с меня пучок травы, засмеялась суккуб. – Кто из нас демон, я или ты?
Подхватив ее на руки, я повалился на песок.
И моя жизнь в Аду покатилась по наклонной.
Времени суток не было, постоянный полдень. Солнце не заходило и жарило страшно. Иногда мы забирались в воду, но с пляжа не уходили. У меня хрустел на зубах песок, который я слизывал с соленого тела Юленьки. Мы пили коньяк, и Юленька очень смешно морщилась при каждом глотке. Бутылка не кончалась.
Несколько раз я видел Оринаса, он в позе Мефистофеля Антакольского сидел на камне спиной к морю и смотрел на нас. Иногда он отворачивался, иногда даже закрывался черным перепончатым крылом. И пил наш коньяк.
Пару раз появлялась ангел. Я пытался с ней поздороваться, но быстро отвлекался, и ее ответы не фиксировались в моем сознании. С удивлением запомнил только выражение ужаса в ее глазах. Оба раза ее куда-то уводил Оринас.
Однажды вместе с Оринасом появился Нисрок. Оринас что-то ему говорил, указывая на нас. Мы с Юленькой только что в очередной раз хватили коньячку, и я, сделав изысканный жест, попросил господ демонов не смущать девушку и удалиться, а Юленька только заливисто хохотала, чем сильно мешала мне целовать ее.
Она перестала быть белой и, загорев под адским солнцем, снова превратилась в негритянскую девочку, я тоже приобрел темно-шоколадный цвет и представлял себя индийским йогом, адептом тантрического учения, дающим уроки способной ученице.
На мой вопрос: «Откуда в Аду взялось это незаходящее Солнце?» Юленька ответила, что это вовсе не Солнце, а раскаленное, радиоактивное ядро Земли. Но под ним тоже отлично загорается.
Однажды мы вылезли из моря, и я уже отвинчивал крышку с бутылки, когда Юлька, упав на песок, сказала:
– Все, хватит. Или я сдохну, как та крыса, что умерла от непрерывной стимуляции центра наслаждения в мозгу.
Сделав глоток, я кивнул.
– Был бы живой, сто раз уже сдох бы, – и протянул бутылку. – Будешь?
Юленька отрицательно