все без разбора. Но не стоит думать, что эти дети с мутировавшим цинизмом жили припеваючи. История не раз показывала, что если внешний враг отсутствует, то необходимо его придумать. Эти дети будут проверены на прочность самими собой, временем, растраченным на исследования закоулков своего внутреннего мира, частенько в поисках того самого врага. И чем этот внутренний мир богаче и глубже, тем дольше будут длиться исследования без выхода на поверхность. А когда настанет момент подъема, многие будут скукожены кессонной болезнью. Поколение невызревших Бойсов и Уорхоллов, превратившихся в лучшем случае в панков и художников-самоучек, широко известных в узких кругах. Вот и Кира с Екатериной Георгиевной самозабвенно играли в концептуалистов, соревнуясь и вдохновляя друг друга.
Лучшие друзья – те, с кем мы максимально близки и воспринимаются как второе я. С ними можно не только обсуждать все на свете, но и обо всем на свете молчать. И последнее иногда более ценно, чем первое. Остаток вечера прошел в прерываемой редкими репликами тишине.
Уже провожая подругу к метро, Кира спросила:
– Так ты меня не одобряешь? Это я про Пашу.
– Тебе можно все. Но, полагаю, так считаю только я.
Они обнялись напоследок, и Екатерина Георгиевна скрылась в метро.
Глава 3
Малиновые уши
Время, казалось бы, текло как обычно, в жизни Киры ничего нового не происходило, кроме очередного перехода в другую школу – уже четвертую за последние два года, поэтому это событие воспринималось как должное и не заслуживающее особого внимания. Выходные посвящались Боженьке и встречам с остальными немногочисленными друзьями, написанию писем, чтению всего, до чего дотягивались руки: от Апулея до Павича. Стихи и читались, и писались потоками, свои и чужие строки наслаивались друг на друга, перемешивались, порождая рифмованных монстров, сплошь состоявших из гиперцитат.
Каждый вторник и четверг были для Киры особыми – два главных дня в неделю, которые она с нетерпением предвкушала. Самой отвратительной была пятница, поскольку ожидание вторника становилось наиболее долгим и мучительным: во вторник она могла не только видеть Федю, но и слушать будоражащие воображение лекции по литературе. Но одно обстоятельство раздражало и болело, как ссадина, – Федор ее почти не замечал. Ей не удавалось с ним пообщаться, интереса к ней он не проявлял, а она искала повод для контакта, но не находила. Досадуя на саму себя, она с тупым упрямством продолжала попадаться ему на глаза где-нибудь на улице, по пути к метро после занятий или в аудитории на лекциях, но тщетно. Его взгляд соскальзывал с ее фигуры, и внимание переключалось на более важные предметы. Единственное, что радовало Киру в этой ситуации, это то, что теперь Федор почти всегда был один. Блондинка же, с которой он поначалу постоянно общался, перестала