– и в тоже время будто пугал чем-то. Пальцы её ослабли и шёлковое кружево заскользило вниз. Он подхватил, робко окутал шалью тонкие плечи, и его руки остались на этих плечах, как бы не в силах подняться. Прошептал:
– У тебя волосы можжевельником пахнут.
На Марию нашло какое-то странное оцепенение. Она чувствовала спиной исходящее от него тепло, сильные удары сердца, прерывистое дыхание на своём затылке и не могла пошевелиться. Странная слабость охватила все члены.
– Маша, где же ты? Батюшка кличет.
Голос Пелагеи помог ей прийти в себя.
– Иду.
Она сняла шаль, протянула кормилице.
– Вот, отнеси ко мне в комнату.
Оглянулась. Ещё раз встретились два взгляда, чёрный и синий. Быстро ушла.
Батюшка был не один. С ним сидел бледный сосед давешнего голландца. При входе Марии он встал и с поклоном пошёл навстречу. Подал руку и подвёл к стулу. Борис Алексеевич с усмешкой смотрел на эту сцену.
– Куртуазен ты князь, зело куртуазен.
Потом повернулся к Марии. Оглядел её, смирно сложившую руки на коленях.
– Что ж Маша, не спросишь, зачем так спешно тебя в зимнюю пору вызвал?
– Чаю, батюшка, сами скажете, что изволите.
Улыбнулся.
– Скажу. Дело вот какое: возраст твой подошёл, замуж самое время. И вот от меня жених тебе, Борис Иваныч Куракин, моя на то отцовская воля.
Сказал и с некоторою опаской взглянул на дочь. Строптивой росла, как бы не заупрямилась. Но она спокойно подняла глаза.
– Хорошо, батюшка.
У Бориса Алексеича отлегло от души. Поднялся князь Куракин.
– Позвольте мне, княжна, уверить вас в том, что я совершенно счастлив вашим согласием, найдя в вас сочетание телесной прелести и образованного ума с благонравием и благовоспитанностью. Вы можете быть уверены, что я приложу все мои старания, чтобы составить ваше счастие.
Мария в замешательстве смотрела на него. Она решительно не знала, что бы такое сказать и надо ли говорить вообще.
Выручил отец.
– Вот и ладно. Ты, Маша, иди отдыхай с дороги, а мы с князем о делах поговорим.
Она опять получила поклон от князя, поклонилась ему и батюшке и вышла.
Идя к себе в комнату, несколько удивлялась своему спокойствию. Сейчас решилась её судьба, а ей будто всё равно. На кровати лежал Сашин гостинец. Она расправила его весь, и кровать полностью покрылась белым узорочьем. Как искусно сделано: птицы, цветы, травы дивные. Она водила пальцем по хитрым переплетениям, забыв обо всем.
– Охти, красота какая, – ахнула вошедшая Пелагея.
– Саша привёз. А ты видела, как он вырос?
– Да не то, что вырос – возмужал. Орёл! Ну, давай ложиться, Маша. Время позднее, в Москве об эту пору давно спят, а здесь, вишь, всё галашатся.
Раздеваясь, Мария задела грудь и поморщилась.
– Мамушка, что это мне здесь больно и будто напухло?
– Что такое? – Пелагея всполошилась. – Не зашиблась ли?
Но увидев, куда показывала дева, засмеялась.
– В возраст, Маша, входишь.