во двор, когда он будет на службе. Меня она к поездкам ревностно не подпускала:
– Какой от тебя может быть толк. Это мое!
Длилась священная миссия несколько лет. Потом батюшкины чада провели ему газ. А соседке оставалось одно, не героическое – иногда носить ему домашние блинчики. Но это было скучно и неинтересно.
Все-таки, как ни крути, у каждого человека должна быть своя великая миссия. Иначе для чего тогда жить?
Про войну с келейником
Говорят, каждое доброе дело наказуемо и без искушений не делается. В случае с Зиной и дровами вышло именно так.
Носит, значит, она эти тяжеленные сумки к батюшке в хибарку и по ходу дела приглядывается к мизансцене и окружающим персонажам. Как-то вернулась злая-презлая и рассказывает:
– Пришла я к отцу Филарету, а он отдыхал после службы. Стучу сперва, как положено, три раза. Ноль реакции. Достала ключи, открываю. Чувствую, изнутри кто-то держит, не пускает. Глянула в щелку в заборе, кто там на моих нервах играет. А это придурок батюшкин, Васико. Келейник, ты ж понимаешь! И откуда только такого недоделанного выкопали! Кричу ему:
– Васико, открой, это я, Зина, дрова принесла!
Он приоткрыл чуть-чуть калитку, нос свой килограммовый высунул и снова попытался закрыть. Я ногу вставила, а он давит что есть силы. Садист малолетний! Я кричу:
– Ногу пусти, идиот! Войду, эти дрова об твою тупую голову сломаю.
На шум батюшка отозвался. А этот, Васико, писклявым голосом докладывает:
– Батюшка, тут еврейка эта с дровами лезет, а я не пускаю. Как вы благословили!
И с чего он взял, что я еврейка, спрашивается?
Хорошо, вышел батюшка и меня внутрь завел. Нога болит дико, ходить не могу.
– Что ж ты наделал, Василий? – говорит батюшка. – Разве так можно?
А этот без понятия.
– Вы ж благословили не беспокоить, а она лезет! Еще побить меня хотела. Дровами!
Отец Филарет меня по голове, как ребенка, гладит, успокаивает. А на ухо шепчет:
– Не обижайся на него. Он болящий. Со мной тоже всякое вытворяет, а я смиряюсь. Кого Бог мне послал, того и надо терпеть. Все от Него.
Вот нервы как потрепали! А я не батюшка, терпеть не буду. Я ему все высказала:
– Васико, если ты еще раз что-то такое сделаешь, клянусь, последние волосы твои вырву с корнем. У меня сил хватит.
Келейник, видимо, затаил обиду, испугавшись за волосяной покров, и продолжал, по выражению Зины, гадить по-прежнему. Но более технично.
Каждый поход в хибарку к батюшке оборачивался для Зины нервотрепкой. Вечером следовал подробный отчет об искушениях.
– Это что ж такое творится! – восклицала Зина. – Васико этот придурошный только зря там штаны протирает. Бабки отцу Филарету нанесут кучу еды, на армию хватит, он съесть не может, и стоят эти банки с вареньями, мацони и голубцами тухнут. Мух море. Ясно, что нужна твердая женская рука. Как моя, например. Стала я выбрасывать прокисшее, а тут Васико как заверещит:
– Батюшка-а-а, скорей сюда, она без благословения вон