Степану. Мальчик вопросительно взглянул на мать, и когда Светлана кивнула, принял угощение и внимательно рассмотрел бокал: на удивление тяжёлый и холодный, обрамлённый резными узорами – такими же, как на чаше, напоминающими сцены из древнегреческих мифов.
Мари что-то воодушевлённо сказала на эльфийском. Мальчик понял только слово «дитя», но на всякий случай вежливо улыбнулся. Он отхлебнул из бокала, и пряное тепло разлилось по телу. Степан буквально увидел, как оно заполняет сосуды и артерии и через капилляры касается каждой клеточки тела.
«Прямо как в учебнике биологии», – подумал он. В поле зрения попала Мари. Он почему-то стал пристально рассматривать её, хоть и понимал, что это неприлично, но женщина по-прежнему только улыбалась красивыми идеально симметричными губами. Волосы у неё были полностью седые, наверное, чем-то подкрашенные, потому что седина эта отливала неестественной голубизной, как какой-то «ратрэ»[11].
«Что это за “ратрэ”, – промелькнуло в голове у Стёпы, – откуда я знаю это слово?»
Но мысль мгновенно улетучилась, и он опять сфокусировался на Мари. Ах да… Волосы… Объёмный пучок на затылке… Наверное, если их распустить, они окажутся невероятно длинными и густыми. А лицо… Лоб очень высокий, морщин мало, и очки не носит… Брови чёрные и ресницы чёрные… Точнее, даже не чёрные, а какие-то тёмно-серые, что ли. Степан отхлебнул ещё глинтвейна. Температура тела повышалась, и отчего-то огонь в камине стал приобретать другие оттенки. Пламя делилось на отдельные нити. Много нитей – красных, оранжевых, терракотовых, карус, врасек. Так, о чём он думал? Ах да… Мари не носит очков. Прямо европейская старушенция, Мраце. А вот профессор носит… Кстати, а почему все молчат? Степан сделал ещё глоток и переключился на профессора. Вот Григор был обычным русским интеллигентом, ну или румынским – так же мама говорила? Очки в простой металлической оправе, волосы на голове торчком, брови густые и белые, и глаза добрые. Были бы ещё усы под большим острым носом, и точно вылитый звездочёт. Но усов не было. Вместо них на лице красовалась аккуратная щетина. Фигура у профессора была подтянутая, как у человека, который следит за собой и занимается какой-нибудь хитрой китайской гимнастикой. Сейчас его гибкие длинные пальцы играли с бокалом, а на морщинистом лице плясали тени от огня… Да почему же все молчат? Степан хотел сделать очередной глоток, но бокал почему-то оказался пуст. Не успел он отреагировать, как Мари налила ещё. Глинтвейн совсем не остыл, стал ещё мягче и ароматнее. Странно, а почему мама ни на кого не смотрит? И укутана она в обычное одеяло в клетку… Просто приклеилась взглядом к камину и иногда мысленно раздвигает огненные нити руками. Мама устала… Сильно устала… Так почему же все молчат?
– А откуда свет? – вырвалось у Степана.
– Свет! Он сказал: свет! – всплеснула руками Мари, и на её глазах появились слёзы.
– Инфракрасное излучение от твоего тела отражается ионными уловителями варенция и продуцирует фотоны, которые отражаются от твёрдых предметов и улавливаются твоей