золотую рыбку не поймаете…
– Шутить изволите… – тоскливо сказал рыбак, – мне бы окуня… – и опасливо сощурился, – а что, нельзя?
Мы ушли, а старый рыбак в смешной панаме и широких трусах, как безумный, всё забрасывал леску в море, всё забрасывал, и из его выцветших глаз катились слёзы.
– Какой я был дурак! – Бормотал. – Ну, какой я был дурак!
4.
Что ж, приходится признать – прошло не так уж мало лет после того, как в один из августовских дней самолёт «Боинг», заполненный эмигрантами из России, в числе которых были мы с мамой, развернулся над акваторией близ Тель-авивского дельфинария и заскользил над каменными горячими джунглями Флорентина и Шхунат ха-Тиквы.
У входа в аэропорт ошарашенных эмигрантов встретил оркестр, исполнивший в честь приехавших незнакомую мелодию.
Через минут десять оркестр замолк, за исключением двух увлёкшихся скрипачей, но, в конце концов, их одёрнули. И тут, пройдя строй музыкантов, перед нами показалась представительная тётя, празднично набросившая на плечи флаг Израиля.
– Господа! – Крикнула тётя. – Теперь у вас начинается новая жизнь!
И неожиданно заплакала.
– Как я люблю мою страну, как я люблю! – Донеслось сквозь рыдание. – Я люблю – и вы любите!
Вытерла слёзы и деловито произнесла:
– Паспортный контроль.
На первое время нашу маленькую семью вместе с другими поселили в девятиэтажную гостиницу, с такой силой ввёрнутую в ненадёжную почву, что около гостиницы потрескался асфальт. У входа в неё стоял мешковатый швейцар, а по утрам гуляли блондинистые псы, ведомые домохозяйками в цветастых халатах. Через месяц, видимо, чтобы разбавить славянских евреев, в гостиницу привезли эфиопских евреев, чьи дети, растеряно смотрящие огромными глазами, без конца катались в лифтах.
Возбуждённые своей добротой, белые леди с вялыми грудями приносили эфиопам горы ношеной одежды. Но эта чистенькая одежда, как её ни стирай и не проветривай, всё равно пахла застоявшимся потом европейских гетто.
Эфиопам с их сухой чёрной кожей не нравился запах и, влекомые природным чувством эстетики, они выбрасывали одежду из окон, украшая затейливым орнаментом потрескавшийся асфальт. Я как-то не удержался и спросил одного из эфиопов, зачем он приехал?
Тот пожал плечами:
– Я просто хотел жить в стране, где когда-то нашла свою любовь царица Савская. И, кроме того, здесь больше еды. А мне говорили, что когда хорошо питаешься, кожа из чёрной становится приятно коричневой.
Где-то далеко-далеко, прерывая воспоминания, раздался птичий крик. Наверное, это кричала птица Зиз, жалея об исчезнувших неблагодарных маленьких людях, которые умели выращивать то, что ей было необходимо.
– Матвей?
– Да, Лёшка…
– Ты где?
Сонный голос:
– Вот и мне странно – где я? Какие-то обои незнакомые…
– Опять! Ну, Матвей! Итак, что вчера было?
– Пошли с Катькой домой, – недоумённо