нашел. Представьте, раньше – до института и в институте – я много читал, и разное, а тут вижу, более страницы не могу, даже самых любимых авторов отторгал. А Толстой увлёк. Ложусь на диван – и целый день читаю. Наверное, потому, что Толстой пишет о том, что в тебе происходит, мучит и не отпускает, то, что раньше не замечал, что не касалось тебя раньше: уже и отчаянье Долли Облонской стало понятно мне как никогда, и Каренин понятен, и оскорбленный Болконский, и мнительный Левин… Удивительный писатель.
Заметив мой взгляд, брошенный на томик Чехова, поспешил разъяснить:
– Это всё тогда было, а сейчас… ну, до недавнего времени, если быть точным, я с Антоном Павловичем сошёлся близко. И чем безрадостней, чем безнадёжней судьба его героев, тем более притягательными они для меня были. Но и здесь, знаете, новое мне открылось. Я, конечно, понимаю, что это другой век, социальное неравенство, и потому объяснение многих бед неразвитостью общественных отношений, пресловутой средой. Но не могу согласиться, то есть объяснить могу, понять могу – согласиться не могу с верой в прекрасную жизнь «через сто, двести лет». Читаю «Скрипку Родшильда» – и понимаю: да, как это верно, жестоко, но – верное, настоящее; читаю о героях, которые верят, что когда-нибудь развеется дым серой жизни, нищета отступит перед прогрессом, бездарность перед талантом – человек заживёт полной жизнью, осмысленной и счастливой, – читаю и жалею их. А как же смерть близких – тех, без которых жизнь твоя теряет смысл? Нет, не будет человек счастлив и через тысячу лет. Верующие, впрочем… но это не про меня.
Я заметил, что уже исчезла эта витиеватость речи и что Герман перестал пить. Впрочем, и бутылка была пуста. Он этого, кажется, не замечал.
– Уже говорил, что я не любил выходные, но праздники – более всего. Праздники были для меня пыткой. Видеть счастливых людей, слушать их разговоры о том, какие подарки они готовят любимым (а теперь я был свободен от этой обязанности), где и как собираются провести праздничный вечер и какие планы строят на оставшееся время, – о, скорее бы закончилась эта пытка и наступили будни, заполненные обычными заботами, когда чужое счастье, душевное благополучие не бросаются тебе в глаза на каждом шагу так назойливо и откровенно!
Почему я вспомнил о праздниках – потому что через неделю у нас должен быть очередной корпоратив. Раньше я и сам ждал этого события, потому что, несмотря на расходы, делать приятное другим, чувствовать их зависимость от тебя – ведь это своего рода удовольствие. Ты даришь людям праздник! С барского… купеческого плеча. Поначалу, когда фирма была скромной, я сам любил выдавать зарплату. До сих пор помню это ощущение мнимой значимости. Исполняешь роль благодетеля, а ведь по сути просто выдаешь людям эквивалент их труда – не более. Но со стороны выглядит именно так: ты – власть.
Теперь же, как вы понимаете, большого удовольствия это неумолимо