представления о движении, замедлив привычный ход вещей.
Но движение уже началось. Маленькая невидимая cracks – трещина – разрывает лед, даже если он еще выглядит целым, но скоро льдина расколется, и ее захватит сильный поток холодной воды, чтобы растащить в разные стороны.
Не сопротивляйся потоку – шепчет что-то изнутри.
– С тобой все в порядке? Тебя не было в сети несколько недель.
– Да, все хорошо, все нормально.
– Ты не отвечала на сообщения, я думал о тебе.
– Мы с Ильей разъехались.
– Вы разошлись?
– Пока неясно, но мы больше не живем вместе.
– Мы с Ларой тоже больше не видимся.
– Почему?
– Она ревнует к тебе. Сказала, чтобы я выбирал, ты или она.
– Господи, Джамиль, как это глупо. Она знает, что мы просто друзья?
– Да.
– Мне очень жаль, что все так вышло.
– А мне нет, не знаю, как бороться с такими истериками.
История стара, как мир: чем меньше интересуешься мужчиной, тем больше нравишься ему.
– Я приеду в Питер в конце следующей недели. Увидимся? Вик передал тебе документы по отчислениям.
Дети заснули, и я вышла на улицу. Сильный ветер отчаянно трепал голые деревья. Мрак был пугающим, не поддающимся слабому свету фонаря.
«Здесь впору ротвейлера заводить, а не бигля».
Мы строили этот дом почти три года на деньги, украденные из американских банков. Он получился слишком большим и совершенно безвкусным. Дом без души. Мы даже не успели его обставить, едва закончив с внутренней отделкой. На чертовы ворованные деньги!
Я откупорила бутылку «Гленморанжи» и плеснула в стакан.
Все стало тихим.
Если я отгорюю все несбывшееся, все отжившее и бесполезное, то я отвоюю себя у себя. Я не позволю горечи напитать мое пространство. Горечь бывает хороша в моменте, как горьковатый запах пинии на разморенном итальянском воздухе, но ты знаешь, что за ней должен следовать свежий вдох.
Если я отгорюю все не случившееся, все когда-то до безбожия родное, а сейчас – забытое, я не позволю обиде питаться мной. Я выйду на свет, и новый день принесет радость.
Я найду себя там, где не ожидала.
Я смогу
Глава 5
Россия, Санкт-Петербург, 2024
Несколько месяцев кряду, примерно с мая по август, мы проворачивали один и тот же фокус: в субботу утром он покупал билет на семичасовой Сапсан (примерно в это же время я просыпалась, брела в ванную, а оттуда – на кухню, чтобы сварить пару перепелиных яиц и сделать тосты) и в десять сорок пять уже был на Московском вокзале.
Он выходил на сторону Гончарной, выкуривал терпкую самокрутку, как мне казалось, иногда с гашишем, которой пропахли его пальцы и ворот некоторых спортивных толстовок, затем сворачивал на Невский и шел до пересечения