друг – Дань – оказался в кольце вражеских солдат. Кто-то выбил у него из рук оружие, и он, владевший силой огня, вспыхнул свечой, сгорел, унеся с собой всех, кто стоял близко, осталась лишь горстка пепла.
Крылатая девушка налетала на врагов с небес черным вихрем, внушая всем страх, но по мере того, как в перьях оказывалось все больше стрел, она слабела; и вот наконец крылья безжизненно повисли двумя черными полотнищами, она на миг зависла в воздухе – и упала, крылья нелепо изогнулись, сломались под ее весом, превратились в сплошное кровавое месиво.
Пошел снег, постепенно засыпав Страну Дракона.
Мальчик-невидимка скользил между солдатами, унося жизни, точно безжалостный бог смерти, но, когда с неба начали падать хлопья снега, враги увидели его силуэт и все передвижения – а он был хоть и невидимым, но вовсе не неуязвимым.
Невеста Юки, Лунь-хэ, попыталась закрыть его собой от вражеского клинка, и жестокий удар, который был предназначен ему, достался ей; она вздохнула, закрыла глаза и медленно осела на землю, ее лицо было спокойным и почти счастливым.
Но жертва оказалась напрасной, потому что следующий удар предназначался уже Юки, и он не смог его отклонить. Упал, пытаясь зажать пальцами рану, из которой толчками выплескивалась кровь – было больно, так больно…
Он еще успел увидеть, что Мика, сражавшаяся отчаяннее всех, погибла последней; две стрелы вонзились ей в грудь и одна – в шею. Она упала, раскинув руки. Ее жемчужные волосы слились с белизной снега, и он с ужасом ждал, что из-под ее тела начнет расползаться алое пятно; но губы Мики перед тем, как испустить последний вздох, беззвучно шевельнулись – она остановила время…
Все движения замедлились, словно под толщей воды, а затем все застыло.
И лишь снег шел и шел – густо валил, постепенно пряча под собой тела людей.
Юки ненавидел себя за то, что придумал такое. Он хотел вернуть все назад, спасти друзей, остановить войну, но это было не в его силах. Он очень четко представлял эти холодные мягкие белые хлопья, ложащиеся на землю, на тела и мертвые лица друзей, которые были для него гораздо реальнее, чем все люди, которые окружали его в этой, единственной оставшейся ему жизни.
Во второй Рюкоку, которую рассудок упорно называл настоящей, хотя сердце кричало совсем о другом, не было ни войны, ни всех этих смертей. Но здесь Юки, как и там, тоже был один, а все остальное было точно таким же холодным и ненастоящим, словно под толщей снега или воды.
Но этот мир отличался от выдуманного тем, что жизнь здесь не остановилась; и хотя все происходящее тут было тусклым, некрасивым и неправильным, оно тревожило, смущало, требовало вмешательства или по крайней мере какого-то мнения – словом, не давало Юки покоя.
Не то чтобы он начал испытывать симпатию к настоящей Рюкоку, не то чтобы захотел кому-то помочь… По-настоящему он хотел только одного: вернуть свой мир.
Но как раз этого сделать не мог.
Битье слуг палками за малейшие провинности входило